Огибая свет
Шрифт:
Пикири с аппетитом разжёвывает брикет водорослей, запивает глотком светлого эля, поправляет очки и с силой проворачивает барабан кхора.
— После этого Ио-йо проводил малышей в их семьи, отправился в подвал своей скромной норы, — повествует он под бронзовое бренчание, и задумчиво смотрит в потолок, — вынул из тайника обрез ассолтера, пробрался в дом негодяев и перестрелял всех до одного…
— А после начал ходить в храм и возжигать благовония? — уточняю
— Вовсе нет, — неподдельно удивляется сааду. Переводит на меня взгляд. — Герой этой истории не шёл по пути откровения, а защищал чью-то веру, какой бы та ни была. А ещё возможность любого честного крысюка следовать этой вере и почитать, не мешая другим, сисадда?
Я поджимаю губу и смотрю на дно пустой пиалы. Думаю про «верного защитника», посланного Когане Но из своего ослепительного Небесного Дворца. Думаю про Пять-Без-Трёх. Думаю про своё новое оружие.
Башер в примитивной самодельной кобуре под мышкой нещадно натирает, намекая на необходимость конструкции получше. Над облаками опьянения в голове звучат странные мотивы, с которыми мне ещё только предстоит сродниться.
Спрашиваю, чуть запинаясь и растягивая слова:
— И какой же вывод, досточтимый сааду, я должен сделать из этой истории?
Пикири поворачивается ко мне всем пышным телом, и вдруг заходится в приступе хохота, визгливого и искреннего. Ганкона недовольно косится на друга, качает головой, допивает эль.
— А с чего ты взял, — отсмеявшись, интересуется сааду, и лезет пальцем под очки стереть выступившую слезу, — что из любой рассказанной истории можно сделать вывод? Ну и дуралей…
Глава 8
ЭТОГО МЫ ЗНАТЬ НЕ ХОТИМ
Я перевёл взгляд на старшего Скичиру, и едва не вздрогнул от произошедшей в нём перемены.
Секунду назад передо мной скалился радушный, чуть-чуть несобранный и излишне смешливый крысюк, готовый от радости раздавить гостей и родню в грубоватых объятьях…
И вот уже на меня смотрел настоящий зверь — неподвижный, с плотно стиснутыми челюстями, напряжёнными плечами и цепким взглядом предательски-неопределённой фокусировки.
— Что она тут делает? — не позволив голосу дрогнуть, мягко спросил я.
Осторожно опустил новенький башер к бедру.
— Гостит, — без тени улыбки ответил Нискирич.
Казалось, один его зелёный глаз смотрит точно мне в лицо, в то время как второй успел молниеносно проследить за движением дорогого подарка.
— А теперь ответь мне, мой мальчик. Но только ответь честно и без утайки. Ответь, помня, что в любом наказании я бываю справедлив и милосерден. Ответь: ты знал?
Я не успел ответить. Да что там?! Я не успел даже насупиться в непритворном недопонимании, как Сапфир бросила с жаром и откровенным
— Он ничего не знал!
У Нискирича дёрнулось веко. Совсем немного, но достаточно для знающего повадки вожака. Однако ничем иным тот на выкрик не отреагировал, продолжая буравить меня тяжёлым взглядом.
— Знал о чём? — всё же переспросил я, стараясь не менять тона.
Мои утлые лодки попыток найти хоть какое-то объяснение происходящему разбивались об иззубренные скалы необратимой нереальности разговора. Да я кошмары видел более реалистичные, чем случившееся в трапезной зале!
Когти казоку оставались вежливо неприметны, однако жрать не перестали, теперь вгрызаясь в паровые булочки с грибами. Ункац-Аран облокотился на стол и поигрывал тремя косицами на правой, не выбритой половине головы; шаман брезгливо изучал вылинявшие синие полосы на шкуре моей помощницы. «Братец» Ритикама со скучающим видом копался в «болтушке», будто бы вовсе перестав следить за обедом и его сюрпризами.
— О хвостатеньких, — с обманчивой мягкостью пояснил Нискирич, а у меня ёкнуло в груди. Вожак «Детей заполночи» продолжил сыпать, постепенно повышая голос: — О несравненных, внимательных, ушастеньких, *бать их в сраку тремя *ями, и чутких!
Наверное, я окончательно осознал ещё на «несравненных».
Обернулся к Сапфир, изучая её совсем по-новому, но никак не желая верить, а затем снова уставился на отчима.
— Ага, — хищно оскалился тот. Небрежно взмахнул лапой, отчего в мягком свете ламп блеснул массивный перстень с барельефом судейского молотка. — Потому и празднуем, мой мальчик, повод есть. Ведь в гости заглянула сама Моноспектральная Чапати, духовная наследница первой суки, которую мы утихомирили на прошлой неделе…
— Этого не может быть…
Оказалось, я произнёс это вслух.
Ритикама и Сапфир вздохнули одновременно, первый с ленцой, вторая — невероятно горестно.
— Не может? — ухмыльнулся Нискирич.
Он сделал полукруг вдоль стола, грузно опустился на своё место. Притянул курильницу, задумчиво покатал тлеющую скрутку в толстых пальцах:
— Отчего бы тебе не спросить лично?
Я спросил. Негромко, но требовательно:
— Сапфир?
И невольно (тогда ещё совсем без дурных мыслей), едва ли не машинально отметил, кто и где находится: двое Когтей по обе стороны от меня, левее олух Ритикама, по кругу за ним сам глава «Детей», шаман почти напротив и конвоир синешкурки в дальнем левом углу комнаты…
— Прости, Малыш, — прошептала самка, отводя взгляд. — Этого не должно было случиться…
О, да, детка, ты совершенно права. Особенно сейчас, когда по улицам рыскали крииты, казоку-йодда «Уроборос-гуми», агенты «Голубого Лотоса» и прочие недружелюбные хвостатые, только и мечтающие о приватной беседе с Лансом фер Скичирой…
Я вспомнил последний разговор с Чапати. Её помощь и подсказки в деле Чинанды-Кси фер вис Фиитчи. Возросшую в последние дни занятость Сапфир, её неухоженный вид и подавленность, причиной которой, вероятно, стала гибель коллеги-прокламаторши…