Огненное лето 41-го
Шрифт:
Ну не стал тому козлу с малиновыми петлицами кланяться, и ладно. Больше себе уважения заработал. Просто надоело: ребята каждый день в атаки ходят, гибнут по дурости начальников и собственному неумению, а я целыми днями объяснения пишу. Что за жизнь собачья…
Вот, опять приехали. Сейчас потащат…
— Объясните нам, капитан, каким образом вы захватили вражескую технику?
— Повторяю, мы напали на ремонтное подразделение врага, где ремонтировались повреждённые в бою машины. Эти уже вышли из ремонта и ждали экипажей. Поэтому
— Что вы сделали с пленными?
— За помощь в ремонте наших машин мы сохранили им жизнь.
— Почему! Это же враги!!!
— Не кричите, лейтенант. Без вас голова болит.
— Что-о?!
— А то, что мы бойцы Красной Армии. И с безоружными пленными не воюем. Или для вас лично не является руководством к действию указания товарища Сталина, маршала Ворошилова, комиссара Мехлиса?
— Да как ты смеешь, сволочь, своими грязными губами трепать имя великого товарища Сталина?!
— Во-первых, ты мне не тыкай, щенок! Я старше по званию, это раз, и старше по возрасту, это два. А в-третьих, товарищ Сталин на моём награждении присутствовал и лично мне руку жал, ясно тебе?
Лейтенант белеет от злости и хватается за свой пистолет, но в этот момент плащ-палатка, закрывающая вход в землянку, откидывается, и на пороге появляется чьё-то знакомое лицо. Ого! А звание-то у него повыше даже моего будет! Старший майор! Вот только… где же я его видел Мучительно напрягаю память, но никак не припомню. Между тем он смотрит на лейтенанта, затем на меня:
— Цукерман, оставьте нас.
— Слушаюсь, товарищ старший майор!
Он вылетает наружу, словно ошпаренный, а я все еще безуспешно пытаюсь вспомнить, где же его видел…
Между тем НКВДэшник улыбается и… Николай Фёдорович?! Воспитатель?! Ну да, тогда такой озабоченный был, небритый, голова вечно опущена, а тут, на тебе! Целый подполковник! Что ж это за детишки такие хитрые?!
Словно читая мои мысли, он говорит:
— Нет, капитан, дети были настоящие. Просто детский дом особый, но дело не в этом. С этим дурачком разберутся, кому следует.
Он кивает головой в сторону выхода.
— А вот с тобой дело повернулось в другую сторону. Собирайся, поехали.
— К-куда?
От неожиданности я чуть заикаюсь. Ничего себе. Вот это номер… Это в какую же такую сторону?
— Поехали, поехали. Сказал же, нужен ты сейчас в другом месте. В Москву едем, ночью самолёт летит. Так что час тебе на сборы и прощание. Ясно, капитан?
— Так точно, товарищ старший майор!..
Через шестьдесят минут мы уже трясёмся в «эмке». Петренко сидит рядом с водителем, я, словно какой-нибудь генерал — сзади. Больше с нами никого. Уже больше двух часов едем, и я незаметно проваливаюсь в сон…
Мне снится какой-то городок с острыми шпилями, по улицам гуляют люди. Все в гражданском, а навстречу мне идёт девушка в белом свадебном платье, только я никак не могу увидеть её укрытое фатой лицо. Она берёт меня за руку
— Просыпайтесь, товарищ капитан. Приехали.
Тьфу ты! Приснится же такое! А ведь точно, приехали — машина стоит на краю леса, под густой маскировочной сеткой, а меня трясёт за плечо водитель. Это его голос я слышал во сне. Николай Фёдорович уже вышел и разминает затёкшие колени.
Вылезаю наружу. Интересно, где это мы? Стройные ряды скирд сена… и никаких следов самолёта. Между тем окончательно темнеет, и почти сразу же в небе раздается гул мотора. Наш, немецкие движки работают по-другому. Вспыхивают прожектора, заливая посадочное поле ярким светом, и уже парой минут спустя по полю, подпрыгивая на кочках и подрагивая концами крыльев, катится ПС-84.
Люк гостеприимно распахивается, мы лезем внутрь. Едва устраиваемся, как рёв усиливается, нас какое-то время трясёт, и всё резко обрывается. Машина уже в воздухе. Лететь долго, поэтому решаю заняться самым желанным на войне занятием — сном. Жаль, но один и тот же сон дважды не снится. Во всяком случае, ко мне он не пришёл. А жалко… Кто же, интересно, там был?
Глубокая ночь. Нас сажают в машину с зашторенными окнами и куда-то везут. Несколько раз останавливают и проверяют документы, подсвечивая в лица синим фонариком. Светомаскировка, что поделать…
Наконец, останавливаемся в последний раз, выходим наружу, и нас ведут какими-то переходами. Все окна наглухо закрыты, но света внутри хватает, лампочки светят довольно ярко. Вскоре оказываемся в большом кабинете, где за огромным столом сидит знакомый каждому советскому человеку Всесоюзный Староста Михаил Иванович Калинин.
Я бодро рапортую, он поднимается, подходит ко мне и крепко, по-мужски, жмёт протянутую руку. Затем поворачивается к секретарю и берёт у него из рук красную коробочку… мать честная! Так это же награждение! Орден «Боевого Красного Знамени»! И медаль «За Отвагу»!..
Говорили, что к «звёздочке» представят, а тут «Знамя»… не ожидал! Ох, не ожидал…
Нас фотографируют и отвозят в гостиницу, где мне предоставляют отдельный номер. Николай Фёдорович прощается, предупредив, что в полдень меня ждут в Главном Управлении Бронетанковых Сил. Хоть это и недалеко, но идти не приходится — утром меня уже ждёт машина. Ничего себе, простому капитану — личный автомобиль!
Оказывается, уже не капитану, а самому настоящему майору. Приказ уже подписан, так же как и новое назначение, заместителем командира полка. Слава Богу, снова на Западный фронт, только в другую армию. Ну что ж, неплохо! Так что, получив направление и новые документы, я отправляюсь на почту, где пишу письмо родителям. В конверт, что тоже неслыханная по военным временам роскошь, вкладываю свежий номер «Правды». В газете приказ о моём награждении и присвоении очередного звания. Пускай порадуются за меня! Отец будет гордиться перед нашими.