Огненный омут (Дикое сердце)
Шрифт:
«Что ж, язычница, пусть примет тебя ваша Хель, ибо наши небеса закрыты для колдуньи. Как и чертог Валгаллы, после того, как ты убивала своих же соотечественников… Бьерна…»
У нее не было жалости к Снэфрид, не было христианского всепрощения. Она отвернулась. Увидела скорбное лицо епископа Гвальтельма. В роскошной ризе он стоял среди поющих литанию монахов. Думал ли он сейчас о своей Дуоде? Эмма не знала, где ее похоронили, не видела ее среди хоронимых защитников города. По крайней мере, что бы ни чувствовал сейчас епископ Шартра – горечь
Эмма с невольным уважением вгляделась в его суровое, по-крестьянски грубое лицо, когда Гвальтельм, подняв крест, выступил вперед и возгласил последнее «прости» и последнюю благодарность павшим.
– Да будет небо милостиво к вам, а память ваша – благословенна, и слава низойдет на потомков ваших!
Он бросил первый ком земли в открытую могилу, а затем и все остальные, двигаясь шеренгой, стали бросать горсти земли на тела павших.
Эмма ушла. Вдали возвышались богатые шатры герцогов. Над ними, как над крепостью, реяли флаги – бургундские лилии, голубое знамя Нейстрии, алый стяг Парижа с кораблем. Этот шатер стоял дальше других, и возле него было спокойно. Основная масса людей столпилась у бургундских шатров. Охрана – и та была многочисленней.
Аббат Долмаций в ярко начищенном шлеме и чешуйчатом панцире поверх рясы отдавал строгие приказы охранникам. Орал:
– Хоть один сбежит – лишитесь головы.
Заметил Эмму.
– Иди, полюбуйся на своих.
Она глядела на них. Встретилась взглядом с Лодином. Волчий Оскал взглянул на нее хмуро, смачно плюнул, отвернулся. А рядом с ним стоял мальчик в темной тунике. Риульф. Сидит на земле, обхватив колени. На Эмму посмотрел не ласковей Лодина.
Это ее озадачило. И все же она тронула Далмация за чешуйчатый рукав.
– Этот ребенок – христианин.
– Ребенок, говоришь? – нахмурился Далмаций, потрогал лоб. – У меня с этим щенком особые счеты. Хотя, черт с ним. Он теперь принадлежит светлейшему Раулю Бургундскому. Он и решит его участь.
Эмма набралась духу, пошла к шатру принца Рауля. Бургундцы в шлемах с гребнями с интересом глядели на красивую женщину в сопровождении священника, пытались остановить ее. Она не отвечала. Разглядела самого принца. Догодалась, что это он – блестящая кольчуга поверх золотистой туники, ноги в узких красных сапогах до колен. Он о чем-то говорил с командиром верховых, махнул рукой.
Когда всадники отъехали, Эмма увидела двоих конюхов, державших под уздцы длинногривого вороного жеребца с широкой белой отметиной на морде. Глад – конь Ролло. Эмма невольно замерла, видела, как перебирающего ногами жеребца подвели к предводителю бургундцев. Вороной фыркал, косил взглядом на незнакомых людей. Рауль поглаживал его, дал с ладони хлеба. Конь хлеб ел, но, когда Рауль вскочил на него, стал рваться, брыкнул задом так, что бургундец перелетел через его голову.
– Ах ты, нормандское отродье! Плеть мне!
Конь рвался, вставал на дыбы, бургундцы разбегались.
Тогда Эмма вышла вперед. Свистнула, как Ролло, подзывая коня. Глад навострил уши, подошел, принюхиваясь. Узнал Эмму, положил ей голову на плечо. Она ласково гладила его.
– Хороший мой мальчик, верный мой мальчик.
На них глядели. Рауль приблизился. Холеный красавчик. Чем-то он напоминал Эмме Гаука из Гурне.
Рауль разглядывал ее с интересом.
– Клянусь святым Андрэ, покровителем Бургундии – я знаю, кто ты.
Она молча передала ему повод Глада.
– Вот ваш трофей. Сможете владеть, владейте. Но я прошу вас за пленного нормандского мальчика. Он крещен, и он не более, чем паж. Вам не велика честь от его плена. Отдайте его мне.
Синее покрывало сползло ей на плечи, гладкие волосы горели огнем в лучах заката, обрамляя нежное лицо.
В светлых глазах Рауля появилось восхищение.
– Я и ранее слышал, что вы прекрасны, но чтоб настолько… – Он тряхнул головой, словно прогоняя навязчивую мысль. Улыбнулся. – Конечно, мне трудно отказать такой красавице. Мальчик-паж, вы говорите… Что ж, дабы доставить вам такое удовольствие – я не против. А вы сами должны дожидаться приезда его светлости в Шартре. Он решит, как с вами быть. Но, надеюсь, вы не откажите мне в удовольствии навещать вас до приезда Роберта?
Герцога Нейтрийского не было три дня. И почти каждый вечер к Эмме приходил Рауль. Был весел, необычайно любезен, шутил, стараясь ее развлечь. Он неплохо пел и, наигрывая себе на лире, просил присоединиться и ее. Она отказывалась. В кои-то веки внимание мужчины не льстило ей, раздражало. Принц Рауль казался нахальным и навязчивым.
– Какой трофей мы отбили у Ролло в вашем лице!
«Вы не отбили, я сбежала сама. Будь проклят тот день, когда я позволила увезти себя из Нормандии, будь проклято мое родство с Робертинами, отравившее мою жизнь».
Она расспрашивала Рауля, что слышно от герцога, замирая, ожидала вестей о Ролло. Уже не верила, что Роберту удастся принудить ее варвара к крещению. Ролло сейчас слишком унижен поражением, слишком озлоблен. Вряд ли этот план был удачен с самого начала. Господи, хоть бы с Ролло ничего не случилось. Пусть на нем и нет креста – она готова любить его и язычником. Только бы встретиться с ним, только бы оправдаться. Он ведь не может так просто отмахнуться от нее – у них есть сын, его наследник!
Рауля явно раздражали ее вопросы. Но Эмма настаивала, и он отвечал. Рассказал, что часть викингов хотела бежать по реке, но их корабли подожгли и им пришлось окопаться на холме Лев в двух лье отсюда. Роберт поначалу осаждал их там, но потом пришло известие, что другой отряд норманнов, отступая, с ходу захватил крепость Мальмезон, и герцогу пришлось отбыть туда с большей частью войска. Ролло? Никто не знает, где он. Но от герцога ему не уйти. Роберт поклялся, что достанет его живим или мертвым.