Огненный пояс. По следам ветра (сборник)
Шрифт:
Мы благополучно опускались на дно трижды и все время работали почти рядом. Но перед четвертым погружением, когда мы натягивали гидрокостюмы, Миша вполголоса сказал мне:
— Давай разделимся. Ты продолжай копаться на старом месте, а я пойду немного правее. Надо разведать границы судна, а то здесь уже мало попадается материала. А в следующий раз поменяемся: я буду копать, ты отправишься на разведку.
— Ладно, — кивнул я.
В самом деле, уже следовало расширить место раскопа и точнее определить границы затонувшего корабля.
На лбу у Михаила сверкали крупные
— Что с тобой? Ты болен? — спросил я.
— Нет. Просто жарко. Лень было снимать костюм после прошлого погружения, так в нем и просидел час. Пропарило лучше бани. Ничего страшного, на дне освежусь! Пошли.
Нырнули мы вместе. Я занялся раскопкой на прежнем месте, а Михаил поплыл в темноту, окружавшую участок дна, освещенный прожекторами.
Мне повезло. Когда сверху подали сигнал выходить, я уже успел кое-что раскопать. С сожалением посмотрев на результаты своей работы в последний раз, я начал всплывать. По инструкции на это полагалось четыре минуты, так что пришлось дважды сделать небольшие остановки на глубине пятнадцати, а потом девяти метров.
Но сегодня мне почему-то мешали соблюдать инструкцию, сильно натягивая сигнальный конец. Ухватившись за трап и высунувшись по пояс из воды, я вытащил изо рта мундштук и заорал:
— Чего вы тянете? Я не рыба на крючке, сам выплыву.
И осекся, увидев побледневшее, перепуганное лицо Павлика.
— Где Михаил? — спросил он.
— Разве он не вышел? Сейчас поднимется, чего вы порете горячку…
— Он не ответил на сигнал, — сказал Павлик, дергая за сигнальный конец. — Видишь, я тащу, а никакого ответа.
Раздумывать было некогда.
— Прыгай за мной! — сказал я и начал торопливо засовывать в рот загубник.
Павлик мешкал. Я хотел поторопить его, но мундштук уже был зажат у меня в зубах, и получилось какое-то неразборчивое мычание. Тогда я просто махнул рукой и нырнул.
По правилам должны были идти на выручку страхующие. Но они растерялись, а медлить было нельзя. У меня же в баллонах еще оставалось вполне достаточно воздуха.
Я погружался все глубже вдоль троса, который должен был привести меня к Михаилу, но вдруг почувствовал такую резкую боль, что едва не вскрикнул и не выронил изо рта мундштук.
Маска сжала мне лицо, словно стальными клещами. Я не сразу сообразил, что получился «обжим», как называют его водолазы.
Я опускался слишком быстро. Давление воздуха внутри маски не успевало сравняться с давлением окружающей воды. Маска присосалась к лицу, словно медицинская банка, какие ставят больным при простуде, и края ее сильно сдавили мое лицо.
Чтобы избавиться от обжима, я на минуту остановился и несколько раз сильно выдохнул воздух в маску через нос.
Стекло запотело, но зато давление на лицо сразу уменьшилось, и боль немножко утихла. Дальше я погружался уже осторожнее.
Еще несколько метров вниз, и я увидел Михаила, лежащего ничком на песчаном дне. Он не подавал никаких признаков жизни, хотя пузырьки отработанного воздуха продолжали серебристой цепочкой вырываться из клапана акваланга. Было некогда разбираться, что с ним приключилось. Трясущимися руками я вытащил кинжал и перерезал сигнальный трос, привязанный у него к поясу, потом подхватил его под мышки и посадил на песок.
Мундштук, к счастью, не выпал у него изо рта, значит, он не захлебнулся. Но глаза были закрыты, и лицо заметно потемнело.
Крепко обняв товарища за пояс, я начал всплывать. Это было не легко. С трудом поднявшись метров на пять, я сообразил, что можно уменьшить наш вес, сбросив грузила.
Пока я это делал, ко мне присоединился Борис, нырнувший наконец на подмогу. Вдвоем мы стали подниматься быстрее, но я вовремя вспомнил об опасности кессонной болезни и, как ни хотелось нам поскорее вырваться на поверхность, мы сделали две необходимые остановки.
Нас одного за другим втащили на борт, и судовой врач с помощью Светланы тут же начал делать Михаилу искусственное дыхание и растирать грудь. Я стоял рядом, тяжело, прерывисто дыша. Почему мне так трудно дышать? И вдруг Павлик сказал:
— Да сними ты маску, уже все…
Я торопливо содрал ее с головы и склонился над Михаилом.
Что же с ним произошло? Азотное опьянение? Но оно бывает только на глубинах свыше пятидесяти метров. Кессонная болезнь? Тоже не похоже. Ведь я его нашел на дне, он еще не начинал подниматься на поверхность.
Врач сделал Михаилу два укола в руку, затем поднес ему к носу пузырек с нашатырным спиртом.
Михаил сморщился и застонал. Потом открыл глаза и бессмысленно уставился на наши встревоженные лица.
— Что с тобой случилось? — спросил я.
— Не знаю… Кажется, потерял сознание, да?
— Что вы чувствовали перед этим? — допытывался врач. — Какие были ощущения?
— Какие ощущения? Какая-то слабость, тошнота… и голова болела, — он остановился, припоминая, — дышалось плохо.
— Акваланг у него в порядке, я проверил, — вставил Борис.
— Вам было жарко? Дышали часто? — продолжал допрашивать врач.
— Очень жарко. И дышал часто, воздуха не хватало.
— Принесите-ка с камбуза холодного чаю, только очень холодного, — приказал врач, — пусть кок ледку в кружку бросит из холодильника.
— Что же все-таки с ним приключилось, доктор? — спросил Кратов.
— Судя по симптомам, ничего особенно страшного. Просто тепловой удар. Перегрелся на палубе перед погружением. Вот и обморок. Но поскольку это произошло под водой, все могло кончиться гораздо хуже. Вырони он загубник…
Да, если бы Михаил выпустил мундштук, а я опоздал, все обернулось бы трагически.
Теперь я вспомнил, что перед погружением видел испарину на лбу у Мишки. Ну да, он же просидел целый час на солнце в резиновом костюме — вот и весь секрет! Я уже раскрыл рот, чтобы поделиться своей догадкой со всеми, но перехватил напряженный взгляд Михаила. «Молчи, — умоляли его глаза, — молчи!» И я поспешно закрыл рот.