Огненный скит.Том 1

Любопытнов Юрий Николаевич

— Какая бы ни была, а толока. А ты бы лясы не точил, а валил бы отсюда, — обиделся на Кирилкины слова Веселов.

Кирилка пропустил его слова мимо ушей и спросил у Севостьянова, глядя на разваленную избу:

— Строиться надумал?

— Надумал, — ответил Ванька, складывая в штабель доски. — Новый дом буду строить, с масандрой.

— Мансардой, — поправил его Кирилка.

— Не один шут так или иначе.

— Помог бы, — сказал с ехидцей Кирилке Юрлов. — Зря что ли припёрся…

— Не могу, — скривил лицо Кирилка. — Поясница болит. Со вчерашнего дня вступило… Сил моих нет.

Он встал, еле распрямился, потрогал

поясницу.

— Раз спина болит — иди домой, — сказал Юрлов. — Завари можжевельничку да попарь. Может, полегчает.

— А то бутылочку возьми, — добавил Борис Веселов. — Содержимое выпей, а самой поясничку раскатай. Помогает.

— Топай, топай, Кирилл Андреич, — неожиданно резко сказал Роман Фёдоров. — Недосуг нам с тобой калякать. На вечеринке, за столом, Кирилка, ты хорош, а при работе никуда не годишься. Ты зубов не покрываешь — смеёшься, а нам надо рукава засучивать да вкалывать.

— Отойди, зашибём ненароком, — прокричал ему Севостьянов и развернулся с доской на плече, концом чуть не задев Кирилку.

Завалихин отошёл в сторону, но не уходил. Он встал поодаль, под липу, прислонившись плечом к стволу и перекрестив ноги, и наблюдал, как работают односельчане. Однако молчать долго не мог. Скоро и он включился в работу.

— Кто же так отрывает! — кричал он Фёдорову, видя, что тот долго мучается с доской — никак не может её оторвать от перевода. — Возьми топор, подсунь под доску и отрывай. Зачем тебе гвоздодёр? Топор, топор бери!.. Вот! Теперь от себя, от себя!.. Толкни, толкни брус, — кричал он уже Севостьянову. — Теперь наподдень его топором. Вот так! Учить вас надо… Сами без руководителя небось и не справитесь…

Отойдя в сторонку, в прохладу, мужики перекуривали, стряхивая с плеч, с головы мелкие щепки и мусор. Кирилка крутился возле, приглядываясь к транзистору, который тихонько верещал, прислоненный к корневищу липы.

— Чей приёмник? — спросил Кирилка.

— Японский, — ответил с насмешкой Роман Фёдоров. — А тебе что?

— Да так… Хороший приёмник. — Кирилка запнулся. — С приёмником у меня история была, бубновый туз…

Кирилка оглядел разгорячённые лица собеседников — видать клюнуло: мужики навострили уши, закрыли рты.

Ободрённый этим, Кирилка продолжал:

— Года три назад пошёл я как-то за сморчками, тогда что-то хорошая весна была, и сморчков уродилось видимо-невидимо. Да вы, наверно, помните тот год: по пьянке тогда Коська Супрунов зимой замёрз в поле… Взял я тогда с собой приёмник. Хороший приёмник. С тремя каналами. На ремешке. Я его рублей за сорок в нашем культмаге купил. Иду, режу грибы, а приёмник мой играет-наигрывает. Весело мне с ним. Вольготно. Душа радуется. Все новости знаю, и воздухом чистым дышу. Вскорости повезло мне — набрёл на целое стадо сморчков. На поляне их… — Кирилка почесал за ухом, показывая этим, что он затрудняется назвать точное их число. — Повесил это я, бубновый туз, приёмник на сучок и давай работать. Такой меня азарт взял! А их, как на зло… Только один сморчок срежешь, глядь, рядом ещё торчит. На коленях я за ними, наверно, с полверсты прополз. А сморчки бегут от меня, зовут, тащат под ёлки, под берёзки, на новые полянки… И так я это за ними разохотился, что потерял приёмник. Когда хватился, что далеко от приёмника ушёл, было поздно. Искал, не нашёл. Где там! Ушёл ни с чем — потерял.

— Обездолился, — усмехнулся Фёдоров.

— А другой весной, — продолжал Кирилка, словно не слышал

реплики, — пошёл опять за грибами. И очутился где-то в том же месте. И что же — слышу что-то вроде музыки, словно мой приёмник играет. Я — на звук. И что вы думаете, бубновый туз? Висит мой приёмник там, где я его оставил — на сучке, и играет. Во какие у нас приёмники делают… А ты говоришь, японский, — обернулся он к Роману Фёдорову.

Посмеявшись, мужики разошлись продолжать работу, но Кирилку больше не прогоняли.

Ближе к потёмкам они сложили бревна в одно место, обрешёточные слеги — в другое, доски и тёс в третье, и запылённые, перемазанные, пошли купаться. На месте бывшего дома возвышалась не разобранная печь с несуразно высокой, как шея у жирафа, трубой.

Догорала над лесом и меркла розоватая полоска зари, густели сумерки. От затихшей реки веяло прохладой и запахами ольховой коры и тины.

Первым скинул штаны Роман Фёдоров. Его мускулистая фигура в длинных трусах метнулась по берегу и бухнулась в воду. Полетели брызги. Заводь была большая и глубокая. Роман сначала плыл на спине, потом на боку, взмахивая головой, и его нарочито громкое дыхание разносилось над водой.

Потом нырнул Николай Юрлов, а за ним посыпались в воду остальные, и заводь заплескалась и заходила, и гомон и хохот оглашали окрестности, и эхо вторило им.

— Эх раз-доль-ольице моё-ё, — пел Юрлов, плывя сажёнками и бахвалился, делая ладонями шлепки по воде. — Раз-дольице-е…

Набесившись и накупавшись, мужики выбрались на берег у отлогой отмели, оглянулись — нет ли поблизости баб, — разделись донага, выжали трусы и стали причёсывать волосы и одеваться, предвкушая застолье после работы. Кирилка был тут же, но в купании участия не принимал.

— Как же тебя, Кирилка, волки с приёмником не съели? — вспомнив его рассказ, спросил Севостьянов.

— Да счас всех волков поистребили в наших лесах, — заметил Юрлов. — Если только какой приблудный…

— Не скажи, — встрепенулся Кирилка. — Я в прошлом году встречал.

— При каких-нибудь чрезвычайный обстоятельствах? — усмехнулся Романов.

— Конечно.

— Когда за грибами ходил?

— А что вы смеётесь, за грибами. За грибами!.. Да, пошёл я как-то за грибами. Иду набираю… Полную корзину уже набрал, смотрю — волки. Окружают меня. Вожак такой серо-пегий с подпалинами. Шерсть клочьями, глаза злые, грудь, как самовар… Что делать? Я сначала, туз бубновый, наутёк. Они за мной. Слышу спиной, что не сдобровать. Как быть? Бросаю корзину и взбираюсь на высокое дерево. Сел на сук и сижу, дрожу. Волки подошли к дереву, понюхали мои грибы, походили, побродили, пощёлкали зубами, видят, меня не достать, повыли, зло посмотрели и ушли. А я влезть-то влез, а слезть не могу. Одеревенели у меня руки, ноги и голова кружится, как вниз посмотрю. Спрыгнуть? А высоко, как бы ноги не переломать. А надо. Закрыл глаза и спрыгнул. Хорошо, что снегу по грудь было…

— Ха-ха-ха, — захохотали мужики, держась за животы.

Хохотал вместе с ними и Кирилка, и во рту поблескивали два зуба из нержавеющего металла.

1987 г.

Уеду на Север

Сенька ногой толкнул промёрзшую дверь.

— Принимай родственнички гостей! — весело гаркнул он, нащупал пальцами пуговицы и развернул гармонь.

Пальцы проворно бегали по клавишам, и гармонь вторила словам песни:

В одном прекрасном месте