Огненный столб
Шрифт:
Хорошо, что ей было за что держаться. Родня отдалилась от нее: и в Хатти, и в Синае, и здесь, в Египте. У Нофрет не было друзей, и уж конечно, не Мириам была ей подругой — она снова ушла в себя, слишком далеко, чтобы следовать за нею.
Воспоминания о граде постепенно бледнели, хотя они никогда не изгладятся из памяти тех, кто его пережил. Лен и ячмень были потеряны. Пшеница, однако, росла, и эти поля, покрытые нежной зеленью, крестьяне холили и лелеяли, как собственных детей.
Но царь не уступал. И тогда однажды утром, когда колосья уже достаточно выросли,
Египет, так жестоко обездоленный и еще не дождавшийся урожая, снова впал в отчаяние. Старики еще помнили о такой напасти, а молодым часто рассказывали об этой чуме, приходящей с юга.
Саранча летела густыми тучами, заслонившими солнце, огромными тучами, заполнившими небо. Она прилетела, села и пожрала все: и пшеницу в полях, и немногочисленные плоды на деревьях, уцелевшие от града, и листья, и даже ветки, достаточно нежные на ее вкус. Трупы скота, иссушенные солнцем, были обглоданы до чистых белых костей. Саранча съела все, что можно было съесть — чуть ли не одежду с живых людей, сожрала все до голой земли. Уцелело лишь то, что было спрятано за надежными стенами и запорами. Даже амбары, недостаточно хорошо починенные после града, стали ее добычей. Она не знала пощады, как бог или инструмент в его руке.
Под жужжание саранчи, под шум бесчисленных челюстей, смалывающих все подряд, в гостевой дом к апиру пришла служанка и спросила сестру пророка. Женщина была вся в болячках, дрожала от страха и едва могла говорить. Но она достаточно ясно сказала, что пришла от дочери фараона, и что сестра пророка, под которой подразумевалась Мириам, должна явиться без провожатых. С ней может пойти одна женщина, и не больше.
Апиру совсем не понравились эти слова, но Мириам взяла свое покрывало и собралась идти за служанкой. Нофрет молча отправилась следом. Несмотря на опасения мужчин, она не чувствовала подвоха. Царь держал в неволе весь народ Исроела, живущий в Египте. Больше рабов ему не требовалось, даже если они состояли в тесном родстве с пророком.
Служанка привела их туда, куда и ожидала Нофрет: во дворец, в котором раньше жили царицы, а теперь — царские дочери. Их ждала лишь одна из них, окруженная служанками. Нофрет видела ее на приемах у царя: это была старшая дочь, больше других похожая на царя.
С этим ей не повезло. Тело женщины носило избыток плоти достаточно грациозно, но лицо с тяжелыми скулами скорее подошло бы мужчине. Ее называли Нефер-Ра, Красота Ра: конечно, в честь бога, а не ее собственной миловидности.
Царевна не пыталась возместить то, чего ей не было дано, хотя красила лицо и носила парик, как подобает знатной женщине. На ней было льняное платье и украшения, соответствующие ее положению, но не в избытке. Она выглядела женщиной основательной и здравомыслящей.
Нефер-Ра приняла пришедших любезно, без страха и надменности. Она пригласила их сесть; предложила им вино и сладости. Мириам отказалась. Нофрет не хотелось ни есть, ни пить. Жужжание саранчи пробирало ее до костей. Больше ни для чего места уже не оставалось.
Царевна заговорила первой,
— Я просила вас прийти сюда, чтобы поговорить с вами как женщина с женщиной, пока мужчины ссорятся. Мой отец, как вы понимаете, попался в ловушку своего положения, он вынужден делать то, что делает. Он не может пойти на попятную, иначе ему придется отказаться править Египтом.
— Он волен так думать, бесстрастно сказала Мириам.
— Он знает это, — ответила Нефер-Ра. — Его сердце оплакивает народ Египта — но как он может уступить?
— Очень просто. Отпустить наш народ. Забыть о нем. Посвятить себя восстановлению Двух Царств.
— Это не так легко.
Мириам подняла брови, но промолчала. Нефер-Ра налила в чашу вина и жадно выпила. Снова наполнив чашу, царевна стала пить потихоньку. Ее щеки окрасились румянцем. Она покачала головой.
— Вы не понимаете. Да и не можете понять. Это дано только царю или царской дочери. Царство живет силой царя. Вряд ли вы осознаете, что все эти смерти, зараза и напасти превратили его в ничто, надсмеялись над его царственной властью. Отец говорит, что вы добивались именно этого. Я с ним не согласна. Я думаю, вас волнует только то, что ваш народ порабощен. Вы хотите освободить его, не больше и не меньше. Но для этого вы пойдете на все.
Мириам все еще молчала. Когда Нефер-Ра обратилась к ней как к простолюдинке, дочери рабов, ее глаза сверкнули, но она была достаточно умна, чтобы не открывать истины. В этой жизни она была дитя пустыни, посторонняя для дворцов.
Нефер-Ра, по-видимому, не обескуражило ее молчание.
— Предположим, мне удалось бы объяснить отцу ваши намерения. Ты смогла бы снять проклятие?
— У меня нет такой силы. Ею владеет только мой отец.
Глаза Нефер-Ра расширились от удивления.
— Твой… — Она запнулась. — Мне сказали, что ты его сестра.
— У него нет сестры. Я его дочь. Похоже, что твой отец поручил тебе переговорить со мной. Мой отец не давал мне подобных поручений, я могу только передать ему послание. И ничего не могу обещать.
— И я не могу, — сказала Нефер-Ра со слабой улыбкой, — но иногда мне удастся повлиять на него. Надо что-то делать, ведь Египет страдает.
Трудно было сказать, действительно ли царевна так переживает из-за своего народа. По ее лицу и манерам невозможно было понять, способна ли она на столь тонкие чувства.
— Тогда в этом не больше смысла, чем в болтовне женщин у костра, пока мужчины держат совет в шатре, — заметила Мириам.
— Но женщины умеют убеждать своих мужчин, а мой отец прислушивается к моему мнению.
— А мой отец слушает бога.
Нефер-Ра наклонилась к ней.
— Твой отец просит, чтобы вашему народу разрешили пойти в пустыню и поклониться своему богу, ведь так? Мой отец отказывает вам, отчасти из гордости, отчасти из подозрительности. Может ли он быть уверен, что его рабы вернутся, воздав должное своему богу?
— Если мы дадим слово, — сказала Мириам, — то сдержим его.
Нефер-Ра кивнула.
— Я тебе верю. И надеюсь, что моего отца можно убедить — если только ваши люди согласятся пойти на одну маленькую уступку.