Огненный столб

Тарр Джудит

В эту ночь он танцевал в честь побега из Египта, в честь могущественного и ужасного бога, в честь ликования людей, обретших свободу. Ни один мужчина не подпрыгивал выше него, никто не двигался с такой грацией.

Женщины искренне восхищались им. Нофрет почувствовала, что краснеет, словно девчонка, она, мать взрослого сына. Она поспешила унести свое смущение в сторонку, где было потемнее и потише.

Как она и предполагала, там кто-то был, но совсем не ожидала увидеть улыбку, согревшую лицо Мириам, осветившую его даже в этом сумраке.

Они

сидели рядом, и им было хорошо вместе. Нофрет наслаждалась молчанием. Молчала и Мириам.

Чуть позже она произнесла:

— Я так странно себя чувствую.

Нофрет взглянула на нее. Мириам выглядела так же, как и всегда. Может быть, лицо стало светлее, не таким серьезным.

Она похожа на Моше! Свободная!

Так Нофрет и сказала. Мириам кивнула.

— Ты права. Так это и называется — свобода. Когда море расступилось, мое сердце тоже разорвалось пополам. Когда стены воды сошлись, оно стало совершенно другим. Египет ушел, Нофрет. Я по-прежнему вспоминаю его, но воспоминания эти смутны, как будто я смотрю сквозь глубокую воду.

— Это сделал бог.

— Ты простишь его за это?

Только Мириам могла задать такой вопрос. Но в нем не было горечи.

Нофрет покачала головой.

— За что же его прощать? Я знаю, что тебе хорошо. Я только что видела твою улыбку. Ты сможешь улыбнуться еще раз? Или это тебя слишком утомит?

Мириам засмеялась и резко умолкла, озадаченная.

— Что ты хотела…

— Ты смеялась, — напомнила Нофрет.

Мириам нахмурилась.

— Да, смеялась. Теперь я знаю, что это такое. Но…

— Но ты даже сейчас не ожидала, что способна на это. — Нофрет тоже улыбалась, улыбалась от всей души. — Может быть, нам придется сменить тебе имя? Не горькая, а сладкая. Или…

— Я была бы всем очень признательна, — промолвила Мириам, в полной мере вспомнив свое прежнее царственное величие, — если бы мое имя оставили в покое. Оно мне вполне подходит. Я не хочу его менять.

— Как угодно госпоже, — ответила Нофрет, склонив голову.

Мириам бросила на нее гневный взгляд. Нофрет рассмеялась. Да, она и правда изменилась: ее гнев превратился в удивление, а затем в веселье.

— Но я не твоя госпожа! — воскликнула она со смехом.

— От старых привычек избавиться трудно, — ответила Нофрет без всякого раскаяния.

— Между прочим, царицам тоже, — Мириам вскочила легко, словно девочка. — Смотри, настало время женского танца. Пойдем, станцуем вместе.

Нофрет словно приросла к своему месту.

— Я не танцую.

— Сегодня будешь. — Мириам тянула ее за руку. Подошел и Иоханан, сияющий, вспотевший и еще красивее, чем обычно. Он улыбался ей и тоже уговаривал рискнуть.

Пока танцевали мужчины, певцы отдыхали. Теперь песня зазвучала снова: чистые голоса женщин, низкие голоса мужчин.

— Люди, хлопайте в ладоши; возносите к богу крики радости!

Женщины двигались цепочкой, хлопая в ладоши и притопывая ногами; развевались юбки, накидки, длинные косы.

Мириам, схватив бубен, забила в него и

влилась в толпу танцующих, подпевая своим звонким голосом:

— «Воспойте Господа, он одержал славную победу: Коня и всадника сбросил в море».

— «В море», — вторили женщины.

Нофрет обычно не пела и не танцевала, но сейчас обнаружила, что делает и то, и другое. Жар поднимался в ее крови, светлый жар радости.

«Кто сравнится с тобой, Господь, среди богов?»

Она чуть не остановилась, чуть не заспорила — она, чужестранка, хеттская женщина, не поклоняется только одному богу! Но танец был сильнее, а музыка слишком глубоко проникла в нее. И Нофрет, так и не разобравшись, желала она того или нет, растворилась в этой песне, как и все остальные.

Все они принадлежали Богу, все они его дети.

Даже Нофрет. Она может бороться с этим до самой смерти — или смириться. Или — и тут она улыбнулась широкой и хищной улыбкой — она может заставить бога отказаться от нее.

— Я не стану твоей, — говорила она, проносясь в танце вокруг костра. — Это ты будешь моим. Я буду служить тебе не как рабыня, мой господин, я буду служить тебе свободной.

И бог не сразил ее на месте. И не обратил против нее свой народ. Он был слишком высоко для этого. А может быть, ему понравилась ее дерзость.

Нофрет вылетела из рядов танцующих прямо в объятия мужа, разгоряченная и запыхавшаяся.

— Ты все еще здесь? — прошептала она.

— Все еще и всегда, — ответил он.

Это был ответ на все вопросы. Иоханан поднял ее на руки, заговорщически улыбаясь, искушая сделать перед всем народом что-то совершенно неприличное.

А почему бы и нет?

Нофрет прильнула к нему, жарко поцеловала и толкнула в темноту, прочь из светового круга.

А дети Исроела все пели, как пели с самого рассвета и будут петь еще целый день и ночь:

«Кто сравнится с тобой, Господь, среди богов? Кто сравнится с тобой, величественный в славе, ужасный в гневе, совершающий чудеса? Ты в милости своей повел вперед народ, освобожденный тобой: Ты в силе своей повел их в священную обитель».

Иоханан тихонько подпевал, хотя был занят совсем другим, завершая песню, приветствуя новый восход:

«Господь будет царствовать во веки веков».

Нофрет подавила вздох. Бог обладает душой Иоханана, и пусть. Но его сердце и тело принадлежат ей. И это ее вполне устраивает. Согревшись в объятиях мужа, невероятно усталая, бесконечно счастливая, она смотрела, как над холмами Синая восходит солнце.