Огневой вал наступления

Казаков Константин Петрович

— Да, артиллерийская дивизия — это огневой таран в наступлении, — говорил он. — Это настоящая дивизия артиллерийского прорыва. Но у нас, товарищ маршал, есть масса орудий, да нет еще кулака. Возьмем, к примеру, мою четвертую дивизию. Легкие пушечные артполки придали пехоте. Нужное дело? Нужное! Кому же еще сопровождать пехоту огнем и колесами, отбивать танковые контратаки? Однако ушли оба артполка с пехотой, и связь с ними я на какое-то время потерял. А был бы штаб легкой бригады, он бы полками управлял и со мной, со штабом дивизии связь держал бы. То же самое и с гаубичными полками. Тоже ушли от меня, встали на позиции, а кто ими будет управлять? У гаубичников тоже штаба бригады нет, пришлось создавать не то чтобы штаб, но нечто подобное ему. А возглавил оба полка

один из полковых командиров.

Самого меня назначили командиром левой подгруппы артиллерии дальнего действия, а проще сказать, опять-таки как бы комбригом моих дальнобойных пушечных полков. У меня конкретная боевая задача, конкретные цели. Уничтожил — дают новые, и заниматься остальными четырьмя полками, да еще находящимися далеко, у меня нет ни времени, ни возможностей. Вот и получилось у нас в бою вроде бы три отдельные бригады, каждая со своим предназначением. Однако ни штаба настоящего у них нет, ни средств связи, ни средств снабжения, ни своей разведки... Боевые задачи выполнили, но с большим напряжением и массой лишних хлопот. Товарищ маршал, бригадное звено, бригадные штабы для объединения однотипных полков сами напрашиваются...

Конечно, здесь я передаю беседу не дословно, но смысл ее. Причем и до этой беседы, и после нее мне доводилось примерно те же мысли слышать и от других артиллерийских командиров. Просто полковник Игнатов высказал их в более полном и законченном виде. Маршал Н. Н. Воронов спросил:

— Как ваше мнение: артиллерийская дивизия РВГК — это высшее соединение? Или пойти дальше? Например, сформировать артиллерийский корпус из двух-трех таких дивизий? Будет ли корпус в шестьсот, а может, и больше стволов достаточно управляемым?

— Будет! — убежденно сказал Игнатов. — И корпус, и даже артиллерийская армия... [90]

Николай Николаевич улыбнулся:

— Эка хватили, товарищ полковник: артиллерийская армия! А впрочем, если бы год назад мне сказали насчет артиллерийской дивизии, право слово, удивился бы еще больше...

Как известно, артиллерийские армии созданы не были, но артиллерийские корпуса прорыва в составе нескольких артиллерийских дивизий каждый сыграли крупную роль в операциях второй половины Великой Отечественной войны. А что касается дивизий, структура и состав которых прошли жесткую боевую проверку в Сталинградской битве, то они значительно усовершенствовались и стали истинно огневым тараном всех последующих прорывов советских войск. Были созданы гвардейские минометные дивизии, в каждой по три бригады реактивных установок; пушечные артиллерийские дивизии из четырех бригад дальнобойной артиллерии; артиллерийские дивизии прорыва из 6–7 бригад различного назначения — легких пушек, легких и тяжелых гаубиц, тяжелых пушек, орудий большой мощности, а также бригад обычных и реактивных минометов. Бригадная организация и соответствующие штабы такой дивизии, большое разнообразие ее боевых средств позволили сразу усилить артиллерийское обеспечение прорыва. Одни бригады разрушали особо прочные укрепления, другие подавляли и уничтожали вражескую артиллерию, третьи включались в артгруппы, поддерживающие пехоту, четвертые сопровождали эту пехоту как ее противотанковый щит. Штабы бригад обеспечивали оперативное управление артиллерией.

Ничего подобного, никакого развития артиллерии не наблюдали мы в стане противника. Правда, в сорок третьем году, копируя нас, Гитлер приказал создать артиллерийские дивизии. Насколько мне известно, сформирована была одна такая дивизия из остатков разгромленной танковой дивизии. Просуществовала она всего полгода, ее расформировали как не оправдавшую своего назначения. Действительно, собрать вместе несколько сот орудий — это же не задача. Задача в том, чтобы умело, гибко, оперативно управлять этим крупным соединением. Нужен сильный артиллерийский штаб, нужны квалифицированные специалисты различных, иногда с очень узкой специализацией, профилей. В фашистском вермахте таких штабов не нашлось, и создать их на ходу, на войне, оказалось делом невозможным. У нас был фундамент, заложенный и теорией и практикой еще довоенных лет. У них такого артиллерийского

фундамента [91] не было. Сказывалось явное предпочтение, оказываемое фашистами танковым войскам и авиации, с одной стороны, и взгляд на артиллерию как на второстепенный род войск — с другой.

По этому поводу довелось мне вскоре после капитуляции 6-й немецкой армии там же, в Сталинграде, беседовать с пленными фашистскими офицерами. Маршал артиллерии Н. Н. Воронов вновь поручил нам с полковником Ростовцевым, нашим разведчиком, допросить взятых в плен немецких артиллеристов, Разговор был примерно такой:

— Почему немецкая артиллерия вышла на войну слабо подготовленной, в том числе в техническом отношении?

— Мы новую артиллерию не создавали, — ответил пленный. — Вы, конечно, знаете, что большинство наших орудий либо образца первой мировой войны, либо немного улучшенные. Гитлер делал ставку на танки и авиацию. Нам уделяли минимум внимания и минимум средств. Большинство артиллерийских заводов переоборудовали в авиационные или танковые. Потом мы захватили артиллерию у чехословаков, у поляков, у французов и англичан. Так, с разнокалиберной артиллерией, пошли войной на вас. Наше высшее военное руководство считало, что при наличии превосходства в танках и авиации пехота вполне обойдется легкими минометами и пехотными орудиями. Они просты в производстве и очень дешевы. Но провести с ними артподготовку... ну что могут легкие минометы и пехотные пушки? Так, пощипать ваш передний край, и только.

— Объясните: ваши артиллеристы предпочитают короткие артналеты не по цели, но по площади, на которой предполагается цель. В чем причина этой пустой траты снарядов?

— Причина в том, что у нас слабая артиллерийская инструментальная разведка. Вы засекаете наши батареи главным образом звуковыми артиллерийскими станциями, мы — с помощью авиационной разведки. И огонь ведем, если есть над целью наш самолет-корректировщик. А если нет, я ничего не знаю и не вижу, я не могу стрелять, я могу только пугать выстрелами. У вас есть командующие артиллерией с помощниками — со штабом. А я всего-навсего инспектор артиллерии. У меня нет ни людей, ни средств связи. Я вроде советника при пехотном командире.

— Нам сказали, вы недавно, уже из окружения, летали самолетом в Берлин к жене.

— Я летал не к жене. У меня два магазина в Берлине. [92]

У меня было предчувствие, что не вернусь с войны. Надо было устроить все дела.

— В окружении до последних дней при вас была большая группа артиллерийских унтер-офицеров. Мы знаем, группа была еще боеспособной. Почему вы с ними не пытались прорваться вниз по Волге, по льду? Такой план был?

— Да, был. Я его отверг.

— Почему?

— Ах, господа! Я тоже хочу жить. И все артиллерийские унтер-офицеры тоже. После всех ужасов, которые мы здесь испытали, не хватало еще напоследок вмерзнуть в волжский лед. Нет, господа, нет!..

* * *

4 февраля 1943 года наша оперативная группа получила приказ вернуться в Москву, в Штаб артиллерии Красной Армии. Вылетели транспортным самолетом. Была прекрасная погода — мороз и солнце. Внизу, под крылом, тянулись через развалины сталинградских улиц длинные черные колонны плененной 6-й армии. И там, в городе, и в окрестностях, и на горизонте не видно было никаких признаков боя. Прав был Николай Николаевич Воронов: ликвидировали окруженного врага — и сразу Сталинград стал глубоким тылом.

Противотанкисты

Еще осенью сорок второго года, в разгар Сталинградской битвы, я впервые услышал о новом немецком танке Т-VI — «тигр». Артиллеристы Ленинградского фронта прислали обстоятельный отчет о бое с «тиграми». Эти машины, опытные образцы, буквально вползли в артиллерийскую засаду на широкой лесной заболоченной просеке. Наши противотанкисты расстреляли «тигры» огнем по бортам и в корму. Такая довольно быстрая расправа с новым тяжелым танком не возбудила у нас особого интереса к этой боевой машине. Да и обстановка на южном крыле советско-германского фронта складывалась так, что никто из нас не мог отвлекаться для изучения третьестепенных в тот момент вопросов.