Огневой вал наступления
Шрифт:
Помимо наемных уголовников, исполнявших для жандармерии наиболее грязные дела, на харбинском «дне» жили и, можно сказать, процветали за счет жителей и всякие иные группы и группки. Официально разрешалась проституция. Поощрялась наркомания как неслышное, но мощное оружие, способное убить в порабощенном народе волю к сопротивлению. Особый клан образовали наехавшие из Японии профессиональные налетчики. По образцу американских коллег они терроризировали мелких торговцев и предпринимателей. [307]
Владельцы харчевен, мастерских, парикмахерских и тому подобные платили этой мафии регулярную дань. Вокруг четырех харбинских базаров кормилось мелкое жулье. И наконец отряды сельских бандитов-хунхузов
Когда мы первый раз объезжали город, удивило, что окна нижних этажей повсюду забраны толстыми железными решетками. Ворота в арках похожи на крепостные. Еще светло, солнце над крышами, а улицы быстро пустеют. «В чем дело?» — спросил у встречного харбинца. «Японцы приучили, — ответил он. — Мы жили в постоянном страхе. И днем, и ночью, и дома, и на улице людей сопровождал страх. Соседи видели, как младшую мою дочь японцы затащили в полицейский участок. Я побежал выручать, меня встретили так, что очнулся в больнице. Побежала к ним жена, а ее, как и дочку, жандармский офицер отдал солдатам на потеху».
Этот кошмар, четырнадцать лет давивший Харбин, как и всю Маньчжурию, стал спадать только в середине августа сорок пятого года. Причем, как говорил мне тот же харбинец, превращение произошло в одну ночь. Вечером прошел слух, что Квантунская армия разбита под Муданьцзяном и бежит на Харбин и Чаньчунь. «А утром, — рассказывал харбинец, — мой сосед по дому, инженер-японец из автосборочной мастерской, вдруг низко мне поклонился и все улыбается, улыбается. Иду на службу по улице, японские офицеры будто облиняли за ночь. Уступают дорогу, шмыгают мимо. Ага, думаю, значит, вам конец! Значит, Красная Армия близко!»
Ну, а когда наши войска вступили в Харбин, ликованию его жителей, казалось, не будет конца и края. Все надели красные банты — от малолетнего китайского мальчугана до православного священника, от юной барышни до старика китайца с косичкой, закрученной на затылке. Колонна деповских рабочих несла кумачовый транспарант с надписью: «Мы с вами, вы с нами!» Они пели: «Вы с нами, вы с нами, вы в наших колоннах...» Как залетела к ним наша старая революционная песня? «А мы все ваши песни знаем, — ответил мне гимназист и, покраснев, поправился: — Наши песни! Мы слушали хабаровское радио. Тайно». Харбинцы осыпали советских солдат цветами, в церквях провозглашали славу русскому воинству и русскому оружию. [308]
А когда на общегородском митинге Афанасий Павлантьевич Белобородов поздравил харбинцев с освобождением, площадь просто взорвалась, и здравицы в честь Советской Страны, Коммунистической партии, Красной Армии не смолкали, наверное, с полчаса.
Спустя несколько дней состоялся Парад Победы. Мне довелось им командовать, а принимал парад генерал-полковник Белобородов. Нам подобрали великолепных строевых коней — рыжих тракенов с белыми челками и белыми чулочками, все прошло отлично. Харбинцы собственными глазами увидели могучую военную технику — танки, самоходную артиллерию, гвардейские минометы и все другое. Примерно за час до парада, проезжая улицей, где стояла колонна легкой артиллерии, я обратил внимание на старика, грудь его украшали Георгиевские кресты и медали. Он поцеловал ствол пушки и перекрестил улыбавшихся артиллеристов, подошел к другой пушке, проделал то же самое. Так он шел вдоль колонны, и слезы текли по морщинистому загорелому лицу. Я спросил, где он заслужил боевые награды.
— Оборонял Порт-Артур, — сказал он. — Вы слышали про батарею Электрического утеса?
Позже Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский рассказал нам о подобной встрече в Порт-Артуре. Он посетил русское военное кладбище, где захоронены солдаты и офицеры, павшие в русско-японской войне 1904–1905 годов. Ему навстречу вышел из часовни подтянутый, с военной выправкой человек. Доложил, что он бывший полковник генерального штаба, смотритель кладбища. Он рассказал маршалу о каждой могиле. Называл фамилии, имена и отчества каждого солдата, офицера, генерала, объяснял, кто и как погиб, присовокупляя их краткие биографии.
— А как вы сюда попали? — спросил Александр Михайлович.
— Я здесь воевал, — ответил он. — А когда война кончилась, я остался с ними. Нехорошо было бросать их на чужбине.
Он прибавил, что сорок лет ждал нас, надеялся, что придем и отомстим за поражение той войны, и рад, что дождался.
— Теперь умру спокойно, — заключил он... [309]
Памятники советским воинам, павшим в боях за освобождение Маньчжурии от японских оккупантов, за возвращение этой богатейшей провинции ее истинному хозяину — китайскому народу, были установлены в Порт-Артуре, Харбине, Мукдене и ряде других городов. Это были красивые и величественные сооружения. Не знаю, остались ли они там сейчас, но мы сделали все, чтобы должным образом почтить память наших павших товарищей.
Первые дни своей деятельности в качестве военного коменданта Харбина вспоминаю, прямо скажу, без энтузиазма. Пришлось столкнуться с проблемами, о которых раньше имел самые общие представления. Городская экономика, торговля, выпуск промышленной продукции, безработица, цены свободного рынка, банковские операции и так далее и тому подобное. Голова шла кругом, и я попросил члена Военного совета армии генерала И. М. Смоликова выделить мне в помощь политработника, сведущего в этих вопросах. Иван Михайлович пообещал, и уже на следующий день в мой кабинет вошел полковник, улыбнулся с порога и, подавая руку, просто сказал:
— Михаил Золотаревский. Я вам помогу. Что в первую очередь?
Объяснил ему, что вчера нахлынули на меня иностранные консулы — сразу трое. Просят расследовать ограбления консульств и отдельных граждан, подданных иностранных государств, совершенные неизвестными лицами в те дни, когда полиция разбежалась, а наши части еще не вступили в город.
Полковник Золотаревский взял на себя это дело и все расставил по своим местам. Назначил и провел следствие, выяснил, что самое крупное ограбление было совершено бандой хунхузов, базировавшихся в районе пригородного поселка Санькэшу. Вообще он оказался отличным знатоком и административной службы, и промышленности, и сельского хозяйства, а кроме того, просто умным человеком, умевшим находить решения самых деликатных вопросов и контактировать с различными слоями харбинского населения.
Главным моим помощником по оперативным делам стал командир 60-й истребительно-противотанковой бригады П. П. Головко. В бригаде была отличная школа младших командиров. Ее курсанты и дали первую острастку хунхузам.
В комендатуре день за днем накапливались сведения о деятельности хунхузских банд. Видимо, их вожаки в тот [310] момент стремились овладеть оружием и боеприпасами капитулировавшей Квантунской армии. Как выяснилось, наши интенданты взяли на учет далеко не все японские военные склады. Это и пытались использовать бандиты. Одновременно некоторые бандитские группы нападали на склады, охраняемые нашими часовыми. Часть нападавших была уничтожена, большинство взято в плен. Сведения, от них полученные, позволили нам действовать более целеустремленно.