Огонь и сера
Шрифт:
Д'Агоста внимательно следил за товарищем. В движениях Пендергаста проскальзывала странная неуверенность, и д'Агоста ощутил беспокойство, природу которого объяснить не решился.
– В чем дело? – машинально спросил он.
Пендергаст, отставив графин, сел на кожаный диван напротив д'Агосты. Задумчиво отпил из бокала. Затем отпил еще.
– Возможно, вам я могу рассказать, – тихо произнес агент, словно только что принял решение. – По сути, если кто-то и должен знать, то именно вы.
– Должен знать что?
– Я получил это полчаса назад. Хуже момента не придумаешь. Мы слишком далеко зашли и не можем бросить дело, занявшись другим.
– А что вы получили?
– Вот. – Пендергаст
Что это значит, д'Агоста не понял. Он потянулся, взял письмо и бережно развернул. Похоже, бумагу изготовили вручную, из прекрасного льна. Тисненый герб наверху изображал глаз без век над двумя лунами, а под ними – лежащего льва. Сначала лист показался д'Агосте пустым, потом он увидел в середине маленький изящный номер: «78» – выведенный гусиным пером.
– Не понимаю. – Д'Агоста отложил лист.
– Это от моего брата, Диогена.
– Вашего брата? – удивился д'Агоста. – Я думал, он мертв.
– Он мертв для меня. По крайней мере так было до недавних пор.
Д'Агоста ждал. Он все понял без лишних слов уже по тому, какой неуверенной и отрывистой стала речь Пендергаста, словно предмет разговора вызывал невыносимое отвращение.
– Винсент, – Пендергаст отпил еще арманьяка, – многие поколения некоторые члены моей семьи страдали сумасшествием. Порой оно принимало неопасную, а порой и благоприятную форму. Но, как ни ужасно, чаще всего недуг проявлялся в поразительной жестокости. К несчастью, в моем поколении зло расцвело пышным цветом. Видите ли, мой брат Диоген – одновременно и самый безумный, и самый замечательный член нашей семьи. Это стало ясно с самого раннего детства. Просто счастье, что мы оба последние из своей линии.
Д'Агоста молча ждал.
– В детстве Диоген забавлялся изобретением очень сложных механизмов, которые заманивали, ловили, а затем пытали мелких животных: мышей, кроликов, опоссумов. Эти машины были шедеврами жестокости; когда о них стало известно, Диоген с гордостью назвал свои творения фабрикой боли. – Пендергаст помолчал. – Вскоре фантазии брата сделались куда изощренней. Стали пропадать домашние животные: сначала кошки, затем собаки, и больше мы их не видели. Диоген по нескольку дней проводил в галереях, где висели портреты предков... Особенно брат засматривался на изображения тех, кого постиг безвременный конец. Повзрослев – а к тому времени Диоген осознал, что за ним следят и бдительность наша растет, – он оставил эти забавы. Углубившись в себя, он излил свои черные фантазии и ужасную творческую энергию в нескольких тайных дневниках. Диоген хорошо прятал свои записи. По правде, я уже подростком исподтишка следил за ним целых два года, пока не нашел тетради. Я прочел лишь одну страницу, но и этого хватило. Такого мне не забыть до конца жизни, потому что оно изменило мой взгляд на мир. Думаю, вы догадались: дневники я немедленно сжег. Брат и прежде ненавидел меня, а когда он остался без записей, его гнев разгорелся неугасимым пламенем.
Пендергаст отпил еще, потом отставил недопитый бокал.
– В последний раз я видел Диогена, когда ему исполнился двадцать один год. Тогда же, получив свою долю наследства, он сказал, что замышляет ужасное преступление.
– Только одно? – спросил д'Агоста.
– Он не оставил ни единого намека. Ужасное для Диогена... – Пендергаст умолк, затем, внезапно оживившись, продолжил: – Как он совершит преступление, когда, где и против кого, мне неизвестно. Диоген забрал свою часть наследства, и с тех пор я не слышал о нем и не видел его – пока не пришло первое письмо. В нем брат указал номер «двести семьдесят восемь». Тогда я не понял, однако послание прибыло точно двести дней назад.
– Только не для меня.
– Диоген извещает: преступление совершится через семьдесят восемь дней. Он бросает мне вызов – своему ненавистному брату. Подозреваю, план уже завершен. Этим письмом Диоген бросил мне перчатку и предлагает поднять – попытаться его остановить.
Д'Агоста в ужасе смотрел на сложенное письмо.
– Что вы намерены предпринять?
– Сделаю то, что могу: как можно скорее закончу нынешнее дело. Только тогда получится заняться братом.
– И что, если найдете его? Что тогда?
– Найти брата я обязан, – с тихой яростью произнес Пендергаст. – А когда я найду его... – он сделал паузу, – история получит закономерный конец.
Д'Агосту напугало выражение лица Пендергаста, и он отвел глаза.
На долгое время в библиотеке воцарилась тишина. Затем, наконец, Пендергаст словно очнулся. Д'Агоста сразу понял: тема закрыта.
– Как и в случае с полицией Саутгемптона, – заговорил фэбээровец в обычном холодном тоне, – я подумал, что логично будет предложить вашу кандидатуру в посредники между ФБР и полицией Нью-Йорка. Это дело началось в Соединенных Штатах и здесь же может закончиться. Я переговорил с капитаном Хейворд, вы назначены нашим официальным представителем. Вам надлежит поддерживать с ней связь по телефону и электронной почте.
Д'Агоста кивнул.
– Надеюсь, – посмотрел на него Пендергаст, – назначение вас устраивает?
– Вполне. – Д'Агоста надеялся, что лицо не залил румянец.
– Очень хорошо. – Пендергаст встал. – Теперь мне нужно собраться и побеседовать с Констанс. Она, конечно, остается – будет заботиться о коллекциях и проводить дополнительные исследования, результаты которых могут нам пригодиться. Проктор проследит, чтобы вы устроились и чтобы вам было удобно. Если что-то понадобится, не стесняйтесь – звоните. Buona notte [45] . – Он протянул Винсенту руку. – И приятных снов.
45
Доброй ночи (ит.).
Д'Агосту разместили на третьем этаже в комнате с окнами на задний двор. Слабо освещенная, с высоким потолком, обклеенная обоями из мятого бархата и обставленная тяжелой мебелью красного дерева, комната выглядела именно так, как и боялся д'Агоста. Здесь пахло старой материей и деревом. Картины на стенах – пейзажи, натюрморты и несколько странных этюдов маслом – в тяжелых позолоченных рамах странным образом вызывали тревогу, стоило задержать на них взгляд. Плотно закрытые деревянные ставни и тяжелая каменная кладка не пропускали ни единого звука извне. Однако в комнате, как и в остальных частях дома, царила идеальная чистота, а викторианская кровать была исключительно комфортной и застелена свежими, чистыми простынями; неведомая домохозяйка просушила и взбила подушки. Укрывшись, д'Агоста обнаружил, что стеганое одеяло набито роскошным гагачьим пухом. Все в комнате, казалось, обещало идеальный сон.
И все же сон не шел. Д'Агоста лежал, глядя в потолок, и долго, долго думал о Диогене Пендергасте.
Глава 49
«Мерседес» катил по извилистой улочке к пьяццале Микеланджело, где на холме над Флоренцией возвышались невидимые за высокими заборами огромные виллы восемнадцатого века, принадлежавшие некогда богатейшим горожанам. И когда лимузин проезжал мимо пьяццале, Локку Балларду с заднего сиденья открылся изумительный вид: собор Дуомо, палаццо Веккьо, река Арно...