Огонь на солнце
Шрифт:
Очевидно, эта информация предназначалась и для меня.
— Похоже, ты не очень-то заинтересован в его поимке, — заметил я.
Шакнахай махнул рукой:
— Я не уверен, что он там. Может, это очередной розыгрыш. Из этого квартала к нам поступает много ложных вызовов.
К Мелулу мы прибыли первыми. Шакнахай открыл дверцу и выбрался из машины. Я за ним.
— Что делать мне? — спросил я.
— Постарайся изолировать людей, — сказал он, — в случае, если…
В этот момент из кафе послышались выстрелы. Огнестрельное оружие всегда производит оглушительный шум. Оно словно специально
Шакнахай лег на землю под стеной здания, где было безопасно. Он тоже вытаскивал свое оружие.
— Иржи, — окликнул я его.
Он махнул рукой в сторону; черного хода. Не успел я подняться и пробежать несколько ярдов, как Яварски показался в дверях кафе. Я обернулся и увидел, что Шакнахай преследует его по улице Нур-Ад-Дин, стреляя вдогонку из игломета. Шакнахай выстрелил четыре раза, и Яварски обернулся. Я смотрел на него и думал только о том, до чего же черное и огромное дуло у его револьвера. Казалось, оно было направлено прямо мне в сердце. Он выстрелил несколько раз, и кровь заледенела в моих жилах. Потом я понял, что он промахнулся.
Яварски вбежал во двор через несколько домов от заведения Мелула, и Шакнахай последовал за ним. Но, видимо, преступник сообразил, что не сможет выбраться оттуда на соседнюю улицу; он развернулся, бросаясь навстречу Шакнахаю. Я подбежал к ним, когда они стояли друг против друга и паля напропалую. У Яварски кончились патроны, и он попытался скрыться за угол двухэтажного дома.
Мы бросились за ним через двор. Шакнахай взбежал по лестнице черного хода, распахнул дверь и оказался внутри. Ноги мои тряслись от страха, но долг вынуждал меня последовать за ним. Открыв дверь, я сразу увидел Шакнахая. Прислонившись к стене, он перезаряжал игломет. Казалось, сержант не замечал большого темного пятна, расплывавшегося у него по рубашке.
— Иржи, ты ранен, — сказал я, облизывая пересохшие губы. Сердце у меня колотилось.
— Вижу. — Он глубоко вздохнул. — Пошли. Он медленно направился к дверям, вышел на улицу и остановил небольшой автомобиль.
— До нашей машины слишком далеко, — объяснил он мне, задыхаясь. Он взглянул на водителя. — Я ранен, — сказал он, садясь в машину.
Я сел рядом с ним.
— В больницу, — приказал я человеку за рулем. Водитель был похож на затравленного мышонка. Шакнахай выругался:
— К черту больницу! За ним, — указал он на фигуру, перебегающую от дома, в котором прятался Яварски, к следующему.
Яварски увидел нас и выстрелил на бегу. Пуля пробила ветровое стекло, но наш лысый водитель продолжал вести машину, а Яварски — перебегать от дома к дому. Между делом он оборачивался и успел сделать несколько выстрелов. Наш автомобиль выдержал еще пять попаданий.
Наконец Яварски добрался до последнего дома в этом квартале и взбежал на крыльцо. Шакнахай старательно прицелился и выстрелил. Яварски пошатнулся.
— Пошли, — сказал Шакнахай, хватая ртом воздух, — кажется, я попал.
Он распахнул дверцу автомобиля и упал на мостовую. Я выпрыгнул и помог
— Где же они? — пробормотал Шакнахай.
Я оглянулся. Группа полицейских уже бежала по лестнице дома, в котором скрылся Яварски, а на улице я увидел три патрульные машины.
— Они тут, Иржи, — сказал я. Его лицо стало серым.
Шакнахай прислонился к простреленному автомобилю и судорожно вздохнул.
— Черт, больно, — выдавил он еле слышно.
— Ничего, Иржи. Сейчас отвезем тебя в больницу.
— Тут не просто совпадение — звонок по поводу Он Чонга, а затем этот Яварски.
— О чем ты говоришь? — спросил я.
Ему было очень плохо, но в машину он не садился.
— «Дело Феникса», — сказал он, глядя мне в глаза, словно хотел, чтобы я запомнил все, что он сообщит мне сейчас. — Хайяр спустил его на тормозах, но я сделал для себя все необходимые записи. Им это не понравилось. Возьми на заметку, кому передадут мои дела. Но ничего не говори об этом, иначе до тебя тоже доберутся.
К дьяволу «Дело Феникса», Иржи. — Я правда здорово волновался за него.
— Возьми это. — Он вытащил из кармана тетрадь в коричневой виниловой обложке. Потом глаза его закрылись, и он сполз на землю около машины. Я посмотрел на водителя. — Вы заберете его в больницу.
Маленький лысый человечек сначала уставился на меня, затем перевел взгляд на Иржи. — Он перепачкает мне все чехлы, — сказал этот мышонок.
Я схватил ублюдка за шиворот и выбросил из машины.
Потом я со всей осторожностью устроил Шакнахая на заднем сиденье и помчался в госпиталь. В жизни я никогда не ездил с такой скоростью.
Но это уже не имело никакого значения. Я опоздал.
Глава 9
Я вспоминаю рубаи Хайяма, нечто на тему раскаяния:
Смертный, думать не надо о завтрашнем дне, Станем думать о счастье, о светлом вине, Мне раскаянья Бог никогда не дарует, Ну, а если дарует — зачем оно мне? [1]Будь добра, Чири, сказал я, протягивая опустевший стакан.
В клубе почти никого не осталось. Было уже поздно, я устало закрыл глаза и прислушался к музыке, пронзительной и гремящей: Кэнди обычно эту какофонию включала, когда подходила ее очередь танцевать. Мне становилось не по себе от одних и тех же песен.
1
Перевод Гермаца Плисецкого.
— Почему бы тебе не пойти домой? — спросила меня Чири. — Я прекрасно справлюсь одна. В чем дело? Или ты не доверяешь мне?
Я открыл глаза. Она поставила передо мной cтакан водки. Никакая выпивка не могла излечить мою глубокую апатию. Я мог пить ночи напролет, не пьянея. Оставалась только резь в желудке и головная боль, но желанное облегчение не приходило.
— Да нет, Чири, — ответил я. Я могу остаться. Занимайся своими делами, закрывай клуб. Скоро уже час, как никто не заходит.