Огонь на солнце
Шрифт:
Именно это я и надеялся услышать. Абу Адиль использовал Умм Саад в тех же целях, что и мою мать. Только Умм Саад пыталась убить всех в доме, а моя мать стала искать у Фридлендер Бея защиты.
Я сделал вид, что не придаю ее признанию особого значения.
— Еще ты говорила, что хотела бы заниматься чем-нибудь полезным. Ты по-прежнему этого хочешь?
— Разумеется! — ответила она, недоверчиво глядя на меня, словно я уготовил ей ужасную участь замаливания грехов.
— Мне удалось накопить некоторую сумму, начал я, — и я решил поручить Кмузу
— Конечно же. — Она нахмурилась. С тем же энтузиазмом она отреагировала бы на предложение отрезать себе язык.
— Какие-нибудь проблемы? — спросил я.
И тут был поражен, увидев на ее глазах слезы.
— Знаешь, я не думала, что опущусь до такого. Я ведь еще достаточно привлекательна как женщина, как ты считаешь? Твой отец находил меня красивой, он все время твердил мне об этом. Я считаю, что, если бы у меня было что надеть — не это тряпье, которое я привезла из Алжира, — я могла бы еще кому-нибудь вскружить голову. Я же не должна оставаться до конца жизни одинокой, правда?
Мне не хотелось обсуждать с ней вопросы ее личной жизни.
— Ты еще вполне привлекательная женщина, мама.
— Вот возьму, — снова улыбнулась она, — и куплю себе мини-юбку и сапоги. Не смотри на меня так, я имею в виду очень изящную мини-юбку. Пятьдесят семь лет для нынешних времен не так уж много. Посмотри на Папочку.
Да уж, подумал я. Папочка сейчас лежал пластом на больничной койке, не в состоянии натянуть на себя одеяло.
— Сказать, чего я хочу еще? — мечтательно спросила она.
Я боялся и спрашивать.
— Да, а что?
— На рынке я видела портрет Умм Халтум, выполненный из сотен шляпок от гвоздей. Художник вбил их в большую доску и окрасил шляпки в разные цвета. Если подойти близко, ничего не разберешь, но отойдешь подальше и увидишь грандиозный портрет этой леди.
— Да, верно… — Я только что видел его на стене над изысканной и дорогой мебелью Фридлендер Бея.
— У меня тоже есть кое-какие денежки, — с таинственным видом произнесла она. Видимо, заметив мой удивленный взгляд, она добавила: — У меня есть свои секреты. Я много пожила, много повидала в жизни. Обзавелась и друзьями, и собственными капиталами. И не думай, что ты можешь распоряжаться моей жизнью только потому, что приютил меня. Захочу — и в любой момент соберусь и уеду.
— Мама, — заговорил я, — я вовсе не собираюсь помыкать тобою. Я просто подумал, что, может, ты не прочь заняться благотворительностью в Будайене. Вспомни, какими нищими были мы в прежние времена.
Она почти не слушала меня.
— Мы были бедными, Марид, — продолжала она, предаваясь весьма приукрашенным воспоминаниям о тех далеких временах, — но это были счастливые времена. — Она снова взглянула на меня, ее лицо стало грустным. — А теперь посмотри, какой я стала.
— Ну, мне пора, — сказал я, поднимаясь и направляясь к дверям. — Пусть тебе всегда сопутствует бодрость духа, мама.
— Ступай с миром, — напутствовала
Я не совсем понял, что она имела в виду. Даже в наши лучшие времена разговоры с матерью мало что мне давали. Они напоминали продвижение изощренным способом: шаг вперед и два назад. Но, по крайней мере, я был рад, что она отказалась от мысли вернуться в Алжир и заняться своей прежней работой. Видимо, я правильно ее понял. Насчет же ее желания вскружить кому-нибудь голову, я решил, что это скорее относится к сердечному влечению, а не к коммерческим планам. Обо всем этом я размышлял по дороге в свои апартаменты в левом крыле.
Кмузу уже вернулся и собирал грязное белье в стирку.
— Вам звонили, яа Сиди, — известил он меня.
— Сюда? — Меня удивило, почему не позвонили по моему личному номеру, ведь телефон я всегда носил на поясе.
— Да. Сообщения не оставили, но просили позвонить Махмуду. Номер телефона на вашем столе.
Возможно, меня ждали утешительные новости. Вначале я собирался заняться вторым из трех неотложных дел — Умм Саад, но решил, что она подождет. Я подошел к столу и назвал номер Махмуда. Он тут же ответил.
— Привет, Махмуд. Это я, Марид.
— Привет, у меня к тебе дело.
— Подожди, я сяду. — Придвинув стул, я уселся у телефона. На моем лице появилась злорадная усмешка, но с этим я ничего не мог поделать. — Итак, что у тебя?
После непродолжительной паузы Махмуд сказал:
— Насколько тебе известно, я был очень опечален смертью Иржи Шакнахая, да будет с ним благословение Аллаха.
В чем лично я сильно сомневался. Если даже я не предполагал, что Индихар замужем, то сомневаюсь, что об этом было известно Жаку, Махмуду и остальным. Кроме Чириги. Чири всегда была в курсе подобных дел.
— Это была трагедия всего города, — уклончиво сказал я.
— Это трагедия и для Индихар. Представляю себе ее горе. А бедность только усугубила ее положение. Я искренне сожалею, что предложил ей работать у себя. С моей стороны это было бессердечным поступком.
— Индихар — истинная мусульманка, — ответил я ледяным тоном. — И потому вовсе не расположена развлекать тебя или кого-либо другого.
— Я знаю, Марид. Не надо так горячо за нее вступаться. Главное — она поняла, что всех своих детей прокормить не сможет. Ты упоминал о том, что Индихар хочет отдать одного ребенка приемным родителям.
Я ненавидел себя за это.
— Видимо, ты не знаешь, что в свое время моя мать была вынуждена продать моего младшего брата.
— Брось, Магреби! — сказал Махмуд. — Это не купля-продажа. Ведь торговля детьми запрещена. Мы не можем продолжать разговор в таком духе.
— Ладно. Назови это как хочешь. Ты нашел людей, готовых усыновить ребенка?
Махмуд помедлил с ответом.
— Не совсем, — выдавил он наконец. — Но я нашел посредника. Я знаю его давно и ручаюсь за его честность и молчание. Ведь такие дела требуют любви к людям и большого такта.