Огонь с небес
Шрифт:
– Ночью четвертого дня в городе убийства и перестрелки были. А утром они захватили окружной штаб и попытались поднять гвардию на мятеж. Были и те, кто поднялись. Потом с Кронштадта морская пехота пошла, в городе танки были.
– Танки…
– Дело говорю, танки! В Неву корабли вошли, все мосты днем развели. Морская пехота прямо у дворцов стала, на дорогах. Корабли в Неву вошли, с них моряки в город выгрузились. Потом, говорят – сама Регентша в город въехала. Этих в Зимний дворец доставили, они вроде на коленях прощения просили.
– Простила?
– Того не знаю, – развел руками еврей, – прошу простить.
Ну, то, что танков давно нет – бухарский еврей того может и не знать. А вот все остальное сильно похоже
– Дядя, «Биржевка» вот…
– Иди… иди!
Я поделился с евреем еще несколькими купюрами.
– Колбаска кошерная есть?
– Есть! – обрадовался еврей, что можно заработать на чем-то не таком страшном и опасном и избавиться от подозрительного посетителя. – Конскую изволите?
Набрав сушеной конской колбасы, я вышел на улицу. Древний Самарканд мирно, как деловито работающий пчелиный улей, гудел, солнце было на закате…
До караван-сарая, где мы остановились, я добрался без происшествий. На Востоке это легко, это тебе не открытый Запад и не Русь, где душа нараспашку. Прикрылся шемахом – и все, тебя никто не видит и не знает…
Едва шагнул в комнату, которую мы заняли, как понял, плохо дело. Араб, цедя про себя афганские ругательства, перенастраивал канал.
– Что произошло?
– Канал оборвался. Последнее, что я слышал – нападение.
– Нападение?
Я достал свой телефон, подключил, позвонил. Простите, но телефон абонента временно заблокирован или абонент находится вне зоны действия сети.
– Помехи?
– Да не похоже, – Араб снова выругался. – Такое ощущение, что какая-то дрянь просто отключила нас. И не только нас.
– Может, спутник поврежден?
– Может…
Но ни он, ни я в это не верили…
– Кто они?
Аскер старался не впасть в отчаяние – беспилотник бьет по ним, он уже уничтожил того, кого он послал на прорыв – значит, у беспилотника есть терморадар, и хороший. Он не смотрел на женщину, вверенную его защите. Чтобы даже на секунду не подумать. Он уже примерно представлял, кто она такая и зачем она может быть нужна этим обезьяньим выкидышам. Но это ничего не значило. Потому что он видел многое… и сиротский приют отнюдь не полон благонравия и доброты. Но все, даже самые отмороженные – почему-то соблюдали никем не писанный, но обязательный к исполнению закон: женщина – неприкосновенна. Доходило до того, что даже хулиганы отступались, если ты гулял с девчонкой, провожал ее – те самые хулиганы, которые на обратном пути изобьют тебя вдвое.
А эти – что знают о женской красоте? Женской чести? Убогие…
– Не знаю, сударыня. Один из них сильно похож на командира отряда наркоторговцев, другой – на полицейского, ценой в мятую катьку [41] …
– Сударь… Чтобы вы знали…
– Сударыня, я ничего не хочу знать. Вас вверили моей заботе люди, которых я безгранично уважаю, и я намерен сохранить вам жизнь, даже если для того потребуется отдать свою. Спуститесь в подвал и укройтесь там.
41
Ассигнация в десять рублей с портретом Екатерины II.
На сей раз – боевики решили поймать их на малочисленности. Пошли в атаку одновременно со всех четырех направлений, под прикрытием пулеметов. И дыма.
Серые в темноте клубы дыма, вырвавшиеся из «БДШ», больших дымовых шашек – устаревший, но действенный способ прикрытия пехоты – клубились, плыли меж отвалов, льнули к земле.
У-о-у-у-у-у…
Заунывный и злобный вой, многократно усиленный мегафоном, заставил вздрогнуть даже отчаянного Аскера. Это басмачи. Многие –
Как только могло так получиться…
Аскер установил заботливо сберегаемый в особом кармане разгрузки термооптический прицел – он стоил столько же, сколько все остальное его снаряжение, вместе взятое. Отстегнул магазин, пристегнул другой – только с трассирующими. Такие магазины были у каждого – указать цель или опознаться…
– Целеуказание на мне! – заорал он. – Короткими, в темпе! Патроны беречь! Готовность!
Басмачи уже шли в атаку, точнее – выдвигались на новый рубеж. Им главное – сблизиться метров на сто – сто пятьдесят, хорошие стрелки среди них попадаются редко. Но если сблизятся – хана всему…
Термооптический прицел работал с необычайной четкостью, высвечивая белым фигурки людей на черном фоне ночи. Красное перекрестье прицела с рисками делений помогало дать поправку, с помощью его можно было так же примерно установить дальность.
– Групповая на час! Пятьсот! Огонь!
Автомат не подвел – красная пчела трассера прервала свой полет, ткнувшись в белую фигурку басмача, шедшего, точнее, бежавшего рысью в центре цепочки – и фигурка стала падать. Перебивая его, загрохотали автоматы и пулеметы, в прицеле было видно – накрытие с первого раза. Он специально не стал стрелять в первого – при стрельбе ошибка обычно идет по вертикали, а не по горизонтали. Давая наведение на центр колонны, он увеличивал вероятность попадания настолько, насколько мог.
Басмачи, попав под град пуль, бросились в стороны. Несколько из них остались лежать на земле.
– Прекратить огонь!
– Противник справа!
У всех были монокуляры с терморежимом [42] , но их действие не сравнится с опытным корректировщиком огня. Аскер, пригнувшись, побежал вправо…
Бородач сидел в одной из машин, пытаясь поймать частоту, чтобы сообщить о происходящем и вызвать помощь. Он и в самом деле недооценил русистов – те оказались настоящими шайтанами. Дед, благоразумно принявший амнистию и превратившийся из басмача в обычного феллаха, а потом и полицейского, на закате жизни рассказывал внуку, что среди русских есть простые люди, а есть настоящие шайтаны. Их называют «казаки» и они служат Белому царю, сидящему на троне в далеком городе, где воды столько, что люди ездят по ней, как по земле. В отличие от русских сарбазов или бандитов эмира – у них нет формы, они одеваются так же, как и местные, многие знают язык и могут совершить полный намаз, ни разу не запнувшись. Но они чужаки, и да поможет Аллах тем, кто не сможет вовремя опознать их.
42
Разница в том, что монокуляр предназначен для наблюдения, а термооптический прицел – для прицеливания, он выдерживает нагрузки, возникающие при стрельбе. Чрезвычайно дорогая штука.