Огонь сильнее мрака

Герасименко Анатолий

Из подвала показалась Джил. Не глядя на Репейника, протопала к выходу. Сквозь дверной проём Джон видел, как русалка схватила канистру, крутанулась и с рычанием забросила её в кусты вереска. Туда же отправилась вторая канистра. Отряхнув руки, Джил сплюнула и повернулась к Джону.

– Ну? – спросила она.

– Пойдём, – предложил он. – Чего уж теперь.

Джил перевела дыхание и откинула со лба прядь волос.

– Пойдём, – пробурчала она. Ворона опять каркнула: пронзительно и насмешливо.

Подгоняемые ветром, они вернулись на Копейную улицу. Прождав четверть часа, поймали кэб. Ехали молча, глядя каждый в своё окно. Тучи, с утра теснившиеся на низком небе, разошлись, но солнце, будто не доверяя погоде, светило тускло, вполсилы.

Было по-осеннему холодно.

Когда они вышли из кэба у дома, на набережной, Джил остановилась, чтобы вытрясти из сапога камушек. Джон смотрел, ожидая.

– Теперь у нас будет новый бог, – сказала Джил, справишись с сапогом. – И счастье для всех. Вот сволочь. И ничего больше нельзя сделать?

Джон перешагнул через лужу, вспугнув принимавших ванну голубей.

– Можно попробовать его поймать, – сказал он, – только как? Он же ходит там, где мёртвые.

– Я тебя больше к мёртвым не пущу, – сказала Джил и взяла его под руку.

Они снова поели в той же харчевне; Джил заказала ростбиф с кровью и горошек, а Джон – свой любимый пастуший пирог. Потом немного погуляли по набережной, бросая хлеб уткам. Зашли в лавку, что была на первом этаже Джонова дома, купили вина и фруктов. Поднялись в квартиру, устроили праздничный ужин и завалились в кровать. Они больше не говорили ни о Прогме, ни о лаборатории, ни о валлитинаре. Им нужно было очень многое успеть, так что на разговоры времени не осталось. А затем они уснули.

На следующее утро – верней, ближе к полудню – Джон встал, заварил чая, открыл почтовый ящик, вытащил газеты и принес их в спальню, чтобы почитать новости. Джил села в постели, схватила вчерашний номер «Часового». Пробежала заголовки. Замерла. Впилась глазами в буквы, стала читать медленно и пристально. Закончив, не глядя протянула газету Джону.

Репейник взял «Часового» и тут же, на первой странице, прочел:

НЕБЫВАЛОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

Нынче, в пятом часу пополудни, случилось в здании Парламента действие редчайшее и удивительное. При заседании посреди Зала Общин очам парламентариев явилось Чудище самого несуразного вида. Доподлинно было известно, что его сплошь покрывала Шерсть наподобие той, что бывает у диких зверей, Глаз же имелось несметное количество, не менее Полудюжины. Уродства сии никак не подобают человеческим существам, а обличают в помянутом Чудище злобного уродца, в народе именуемого Кунтаргом. В лапах сей Кунтарг имел реторту с загадочным Составом. Не успели присутствующие опомниться, как чудище проследовало к трибуне и, потеснив Спикера, завело речь. Смысл речи, однако, остался туманным, ибо от Дикости природной и робости перед Благородным Собранием изъяснялся Кунтарг путано и невнятно.

Чудище успело поведать, что в реторте содержится некий магический Состав, небывалое Блаженство сулящий. Засим речь его была прервана появлением нашей доблестной Гвардии во главе с Начальником охраны Парламента. Был отдан приказ схватить нарушителя, после чего наглый Кунтарг позволил себе направить в сторону гвардейцев боевой Жезл военного образца. При том он присовокупил в не весьма деликатных выражениях: «стойте-де и слушайте!» Начальник охраны, действуя согласно инструкциям, приказал открыть Огонь, и злокозненный Кунтарг был сражен наповал винтовочным Залпом. Когда рассеялся дым, собрание увидело, что чудище лежит замертво, Реторта же, до последнего Вздоха им от пуль оберегаемая, не пострадала.

Означенный Сосуд был переправлен в распоряжение Ганнварского Университета, где и надлежало быть исследованным сокрытому в нем Составу. Однако, по словам Эксперта, каковым выступил от Университета профессор Дж. Х. Гаульсон, глава факультета Естественных Наук, сей эпизод «не может оказаться ничем иным, как Розыгрышем, учиненным Дилетантами от науки, коих развелось множество,

в том числе и в стенах нашего Заведения». А посему таинственный Состав «не заслуживает даже элементарного Анализа, и должен быть вылит в Клозет, где ему самое Место». От дальнейших комментариев ученый Муж отказался, и наш корреспондент вынужден был ретироваться из Ганнвара в редакцию, где и передал нам слова научного Светила.

Сим «Часовой», будучи не в силах приоткрыть более Завесу Тайны, завершает статью и желает уважаемым Читателям процветания и Покоя.

– Да, – сказал Джон. – Дела.

Он бросил газету на пол, встал и подошел к окну. Сквозь немытое стекло была видна внизу серая улица, заполненная снующими людьми. Дальше виднелась тусклая, как свинец, поверхность Линни. На том берегу стояли фабричные стены, дымили трубы, и оттуда доносился ритмичный стук заводских машин. Счастья в мире было по-прежнему очень мало, и с этим по-прежнему ничего нельзя было поделать, а если и можно, то никто все равно не стал бы. Потому что, если до чужой беды кому-то есть дело, то чужое счастье ровным счетом никого не волнует. Джон обернулся. Джил смотрела куда-то вдаль, и было неясно, о чем она думала.

– Что скажешь? – спросил Джон.

– Да ничего, – сказала Джил.

– Ну и ладно, – сказал Джон. – Ну и ладно.

Он отворил окно, и в комнате тут же запахло дождем. Шум машин стал громче, к нему прибавились другие звуки – шлепанье ног по мокрому тротуару, крики разносчиков, пыхтенье мобилей, стук капель о карниз и шелест листвы одинокого вяза, росшего под самым окном. Начиналась осень.

– А пошли гулять, – сказала Джил.

Конец третьей истории

История четвёртая. Предвестник

Песок в яме выглядел рыхлым и мягким, но, когда Джона бросили вниз, дно ямы оказалось твёрдым, как гранит. Падение вышибло дух, зубы клацнули, во рту расцвёл звенящий привкус крови. Джон помотал головой, прогоняя муть от удара. Напружинился всем связанным телом, рванулся в тщетной, отчаянно-глупой попытке выбраться. Сверху засмеялись на три голоса. Они стояли, глядели на Джона, смеясь, показывая зубы, и у одного из глаз струился дым, у другого по тёмной узорчатой коже пробегали искры, а третья была как обычный человек – красивая стройная женщина. Но за её плечами, разбивая пелену дождя, вздымались призрачные крылья, лицо норовило стянуться в клыкастый клюв, и дыхание было огнём. Джон бросил попытки освободиться и только смотрел на них, взглядом пытаясь сказать всё, что не мог выразить словами. Он молчал, потому что ему связали руки, а слова без жестов не значили ничего. О, если бы удалось освободить хотя бы одну руку! Он бы обрушил на их головы ледяной шторм, утопил в кипящем яде, насквозь прошил тела молниями. Но слова без жестов оставались только словами. Поэтому Джон молчал. Молчал, когда они глумились, молчал, когда бросали комья глины, стараясь попасть в лицо, молчал, когда женщина с крыльями напоказ поцеловала того, с дымящимися глазами – раньше она целовала только Джона... Молчал, когда слугам подали знак, когда застучали лопаты, когда ему засыпали ноги, живот и грудь. И только когда песок хлынул в лицо, он закричал, и кричал, проклиная всех троих, что стояли сверху, кричал, чтобы не слышать их смеха. Кричал, пока не проснулся.

– Опять? – спросила Джил.

Джон выдохнул, будто изгоняя из лёгких эхо крика. Потёр липкий от пота лоб. В спальне было тихо и душно, по углам громоздились знакомые тени. Равнодушно тикали из коридора ходики.

– Опять, – сказал он.

Джил вздохнула и повернулась к нему, прижавшись всем телом.

– Каждую ночь так, – сонно поведала она Джону в шею. – Или почти каждую. Всё то самое снится, а?

По тёмному потолку неспешно проехал отсвет фонаря: кэбмен правил по набережной в поисках припозднившегося ездока.