Огонь сильнее мрака
Шрифт:
– Да, – признался Джон. – То самое.
Джил легонько брыкнулась, обтягивая ноги одеялом:
– Грёбаный этот Разрыв. Уж больше полгода прошло, а всё мучишься.
Джон провёл рукой по лицу, нашарил часы на тумбочке. Часы были старые, без стекла, с выпуклыми шишечками напротив цифр, чтобы определять время на ощупь. Часовая стрелка застыла между двумя и тремя, минутная целилась в шестёрку.
– Ладно, давай спать, – произнёс он, зевая. Ответом ему было сонное дыхание Джил. Стараясь не тревожить древние пружины матраса, он перевернулся набок, подмял кулаком подушку и закрыл глаза с твёрдым намерением уснуть. Ходики в коридоре тикали, с неумолимой точностью деля время на
Абрейн в этом году выдался тёплый и сухой, и сейчас, накануне Беалтайна, с улицы веяло не промозглым холодом, а мягкой прохладой. Джон приложился к горлышку, умиротворённо выдохнул, когда жидкий огонь прокатился по пищеводу, и так, не выпуская бутылки, поплёлся в спальню. Как известно, спиртное – это не средство, чтобы заснуть, а средство, чтобы было веселее бодрствовать. И он бодрствовал, периодически отхлёбывая виски, глядя в потолок, прикидывая, кем был тот, с узорчатой кожей, и почему у другого дымились глаза. Тем не менее, когда прямоугольник окна стал по-рассветному синим, Репейник незаметно для себя заснул – всего на минуту...
И тут же его разбудил звонок в дверь.
– Джил, – сказал Джон, не открывая глаз. – Звонят.
– Пусть их, – невнятно сказала Джил. – Не вставай. Уйдут.
Джон, похоже, опять на мгновение заснул, потому что проснулся, когда позвонили во второй раз.
– Да чтоб вас, – произнёс Джон сквозь зубы и тут же стал засыпать снова.
Позвонили в третий раз. Ручку вертели долго, настойчиво и терпеливо, колокольчик бренчал надтреснутым дребезгом, то затихая, то снова раззваниваясь. Джил перевернулась на спину.
– А я знаю, – спокойно сказала она. – Это клиент пришёл. У нас же теперь контора. Тут.
Джон несколько секунд осознавал услышанное. Потом всё вспомнил.
– Да Хальдер вашу душу мать, – сказал он, выпрыгнул из кровати и, шатаясь от стены к стене, побрел в прихожую.
– Минуту! – заорал он. – Одну минуту!!
За дверью не ответили: ранний посетитель то ли ушёл, то ли молчаливо согласился ждать. Джон проковылял в ванную, поплескал на лицо ледяной водой, пригладил волосы. Вернулся в спальню, кое-как натянул штаны, долго и неприязненно возился с пуговицами рубашки. Огляделся, хлопая по карманам. Джил бросила ему портсигар, Джон поймал его на лету, сунул в карман и пошёл открывать.
– Покой вам! – провозгласил он, распахивая дверь. – Прошу, э-э, извинить за ожидание. Заработался на ночь глядя, знаете...
Он осёкся, встретив взгляд посетителя. На лестничной площадке стоял приземистый мужчина лет тридцати. Мощную шею венчала крупная голова, покрытая шапкой рыжих волос. По щекам рассыпались веснушки, веснушками был усеян даже курносый нос, и от этого лицо выглядело чуточку комично, словно добродушная карикатура на гэлтаха – уроженца острова Айрен. Но с забавной, немного детской физиономии глядели запавшие, тусклые глаза. Так смотрят безнадёжно больные люди, измученные давней хворью. Очень, очень странный был взгляд.
– Трой О'Беннет, – представился обладатель рыжей шевелюры. – Мне назначено на половину десятого. Сейчас девять сорок две.
– Заходите, – опомнившись, сказал Джон и отступил вглубь прихожей. "Айренская
Трой О'Беннет шагнул через порог. Репейник жестом указал ему путь в кабинет, одновременно стараясь загородить вход в спальню, где суетливо шуршала одеждой Джил. Скрипнула, затворяясь, дверь кабинета, и Джон в который раз порадовался, что они переехали выше по течению Линни в новую двухкомнатную квартиру, которую сумели превратить в настоящую, хоть и маленькую, сыщицкую контору. Кабинет стал отдельным миром, где всегда можно было принять и выслушать клиента, где царил запах табачного дыма и мастики для пола, где стоял стол, обтянутый поверху потёртой кожей, и три кресла, обтянутые точно такой же кожей, но поновей. И – лампа, лампа с зелёным абажуром. Гордость Джил, которая нашла эту дурацкую лампу в лавке старьёвщика, купила за непомерную цену и, притащив домой, триумфально водрузила на стол. По правде говоря, и стол, и кресла были родом из той же лавки, вот только в них, на взгляд Джона, заключался практический смысл, в то время как лампа... Впрочем, неважно.
– Устраивайтесь, – предложил Репейник, приглашающе махнув в сторону кресла, что стояло перед столом. Пока О'Беннет шаркал, скрипел сиденьем и поддёргивал брюки, Джон обогнул стол и рухнул в кресло у окна. Извлёк портсигар, вопросительно помахал им, предлагая закурить клиенту. Тот отрицательно качнул головой. Джон добыл из портсигара заготовленную с вечера самокрутку, закурил и, преодолевая сонное головокружение, произнёс:
– Рассказывайте.
Трой О'Беннет не торопясь разгладил сюртук, одёрнул манжеты. Поднял на Джона болезненный взгляд.
– Я проклят, – сообщил он спокойно.
Джон сильно затянулся и кивнул с пониманием.
– Бывает, – согласился он. – Я про себя тоже иногда так думаю. Особенно по утрам.
О'Беннет не улыбнулся. Он смотрел на Джона, и на его лице не двигался ни один мускул.
– Нужно узнать, кто вас проклял? – уточнил Репейник.
О'Беннет покачал головой, не сводя глаз с Джона:
– Это я и так знаю. Нужно его найти.
Он не спеша сунул руку за отворот сюртука – рукав при этом задрался, обнажив по-обезьяньи волосатое запястье – и на свет явилась пачка купюр, схваченная зажимом, сделанным из старого форина с профилем Хальдер Прекрасной. О'Беннет высвободил деньги, положил пачку на стол. Таким же медленным, тягучим движением убрал зажим обратно в карман. Джон оценил толщину пачки. Толщина впечатляла. Ещё больше впечатлял форин, который тянул этак на полгода рудников. Было время, когда Джон и сам таскал с собой старинную, фонящую от магии монету, но украдкой, в потайном кармане – а зажим явно доставали по десять раз на дню, открыто и без стеснения. Для такого нужно быть очень глупым или очень богатым. Или быть уроженцем Айрена, который кичится тем, насколько ему плевать на законы Энландрии. Или всё вместе.
Джон уронил на пол пепел с самокрутки, откашлялся и сгрёб деньги. Пряча купюры в ящик стола, он деловито сказал:
– Слушаю вас.
О'Беннет наклонил голову набок. Пальцы его беспрестанно ощупывали край столешницы, мусолили чёрную кожу, собирали крошечные соринки.
– Это случилось три года назад, – проронил он глуховатым голосом. Слова сыпались неразборчиво, как будто О'Беннет не хотел, чтобы его услышали. – Я был молодым идиотом. Я, наверное, и сейчас молодой, но стал умнее. А может, и не стал. В общем...