Огонь сильнее мрака
Шрифт:
– Кто-то здесь жил, – сказала русалка глухо. – Нашёл этот остров.
Джон покачал головой.
– Не нашёл, – возразил он. – Сбежал сюда. Как мы.
Зажигалка нагрелась, стало горячо держать. Погасив огонь, Джон вышел из пещеры. Джил последовала за ним.
– Чего думаешь? – спросила она.
Он сжал кристалл между пальцами. Исцарапанные, тусклые грани налились фиолетовым светом.
– Думаю, – сказал Джон, не торопясь, – отчего богов до войны было так мало. Если каждый из них мог обратить в бога любого смертного, то почему так не делали?
Джил
– Они из-за власти грызлись, – заметила она. – Им и так тесно было, сколько их там оставалось – полсотни?
Свечение кристалла стало ярче.
– Сорок два, – сказал Джон. – Ладно... А когда война началась? Верная же затея – себе союзников наделать. Хотя, пожалуй, наделаешь, а они против тебя же потом и обратятся.
– А вдруг они и не умели так, – возразила русалка. – Это только Хонна мог, и ты теперь можешь.
Джон медленно кивнул.
– Могу, – сказал он.
Джил растерянно провела рукой по щеке.
– Ты чего? – спросила она.
Он стиснул зубы. Кристалл вспыхнул ярче солнца, причиняя боль глазам, просвечивая сквозь пальцы. Джон отвёл его подальше от лица.
– Я думал, – с трудом сказал он, – это будет как убежище. Остров, будто из сказки. Чтобы мы тут жили до скончания века. А это – как тюрьма. В которую мы себя заперли. Я, как пещеру увидел, сразу всё и понял. Так в ней оставшееся время и просидим, пять тысяч лет или сколько там положено. Как этот, до нас.
Джил нервно облизнула губы. Переступила с ноги на ногу:
–Убежище. Тюрьма. Одно и то же, нет? Только в убежище сам запираешься, а в тюрьме другие держат.
Джон оскалился. Свечение кристалла уже не было фиолетовым: оно стало изжелта-белым, как раскалённая сталь.
– Всё так, – сказал он. – Верно.
Кристалл полыхнул огнём и вдруг лопнул, забрызгав их осколками. Джил шатнулась назад. Репейник не двинулся с места, только отряхнул ладони. Из-за его плеча вынырнули несколько парцел, взмыли в яркое полуденное небо и там пропали.
В этот момент Джон понял, что должен сделать. Это было озарение, неожиданное и ослепительное, как будто зажгли костёр в пещере, где долгие годы царила темнота. И такое же опасное, как пожар в лесной чаще. Джон замер, не двигаясь, уставив застывший взгляд в переплетение ветвей, где играли изумрудные тени, а в голове его один за другим вспыхивали образы – небывалые, грозные, прекрасные. Чем дольше Джон обдумывал то, что пришло на ум, тем больше понимал, сколько ждёт впереди бед и разрушений. И тем крепче становилась уверенность в том, что, несмотря на беды и разрушения, другого выбора нет. Потому что люди заслужили то, что он хотел им дать. Все они – мужчины и женщины, взрослые и дети, богатые и нищие, учёные и неучи, горожане и деревенские, больные и здоровые, все, кто родился в этом разбитом, неустроенном мире – они были достойны лучшего. Достойны жить по-другому.
– Джон, – позвала Джил.
Он вздрогнул, приходя в себя. Глубоко вдохнул пряный лесной воздух. Солнце поднялось высоко, на земле плясали золотистые пятна от пробившихся сквозь листву лучей.
– Надо вернуться домой, – сказал Джон.
Джил оглянулась, будто в поиске неведомо чьей поддержки.
– Вернуться? – повторила она. – Зачем? Мы же только тут устроились. Вдвоём.
Джон стиснул руки, готовясь к ответу. Он немного побаивался того, что собирался сказать. Так часто бывает: думаешь-думаешь, а, как заговоришь, всё, что надумал, становится глупым и никчёмным. И всё, что решил, оказывается бессмысленным. Они все будут свободными, подумал он. Сильными. Свободными. И равными. Да, они этого заслужили.
– Смотри, – сказал он, осторожно подбирая слова. – Война случилась оттого, что богов было мало, а людей много, и боги дрались за власть над людьми. А вот если богов будет много...
Он замолчал, прислушиваясь к тому, что произнёс. В глубине зарослей тенькнула птица.
– Много – это сколько? – спросила Джил.
– Очень много, – сказал Джон. Слова ничего не изменили. Он по-прежнему был полон решимости.
Джил поняла.
– Вон как, – сказала она тихо. – Ты, значит, всех хочешь превратить... Вон как.
Сунув руки в карманы штанов, она прошлась по полянке. Остановилась, изучая мохнатые купы лишайника на скале. Джон следил за ней, затаив дыхание.
– Раньше их сорок две штуки было, и то чуть весь мир не погубили, – сказала она наконец. – А ты собрался всех подряд.
Джон перевёл дух. Он знал, что ей ответить. Успел придумать, пока представлял, как всё получится, и чем может обернуться. Он достал портсигар, вынул две последние самокрутки, одну протянул Джил. Они закурили.
– С миром ничего не случится, – сказал Джон. – Раньше сорок два бога тянули соки из всего остального человечества и были от этого... Ну, буквально, всемогущими. Нужна сила для огненного вихря – берёшь у подданных. Нужно разнести пол-города – запускаешь алтари. И так далее. А теперь богом станет каждый. Хапнуть в одиночку такую прорву энергии уже не выйдет, придётся договариваться с другими. Простые люди, которых можно было доить, как скотину, переведутся. Останутся только такие, как ты да я. Это будет... Ну, словом, по-другому. Начнётся новая эпоха.
В ветвях зашуршал ветер. Джон глянул вверх: между листьями виднелось небо, и сияло солнце – бесконечно яркое пламя в бесконечной синеве.
– Так что второй Войны богов не будет, – подытожил он. – Ну, что скажешь?
Джил хмыкнула.
– Большой-то войны, может, и не получится, – сказала она, – но заварушка намечается будь здоров. Это ж каждый сможет таких делов натворить...
– Каждый и сейчас может делов натворить, – пожал плечами Джон. – Взорвать бомбу на заседании Парламента. Отравить водопровод в Дуббинге. Просто взять револьвер и пойти на улицу всех стрелять. Но на этот случай у нас есть законы и констебли. Есть Гильдия. Значит, соберём новую Гильдию и напишем новые законы. Такие, какие нужны... в новой эпохе.