Огромная память
Шрифт:
Доклад мой был одобрен генерал-губернатором Степного края и вместе с выводами был направлен в столицу. Мое инкогнито было закончено, и я в дорожной одежде с вещами приехал на свою квартиру. Я снова стал членом интеллигентной части губернского города и первым делом побежал с визитом в дом своей невесты. Только любовь правит миром, и она вела меня вперед к Настеньке.
Оказывается, что мой дядя и господин Левашов уже обговорили время нашей свадьбы, и я приехал почти что к венчанию, которое должно состояться через неделю. Ах, дядя, дядя. Все-то он знает и все рассчитывает очень точно, веря в мою счастливую звезду.
Свадьбу сыграли пышно. Венчание в Никольском соборе, свадебный ужин в ресторации, прогулка по набережной реки и осмотр снятой нами комфортабельной
Еще через три месяца Высочайшим указом мне было присвоено звание поручика и пожалован орден Святого Равноапостольного князя Владимира 4-й степени. Без мечей. Как будто у меня был небольшой променад на кислые воды в Баден-Баден. По-русски это звучит как «куп-куп». Так и надо называть этот город. А мне уготован для путешествий Восток…
Я так и служил по квартирмейстерской части, выезжал в секретные командировки инкогнито и официально курьером в посольства России. У меня родился сначала сын, а потом дочка. Жизнь протекала ровно и спокойно. Мимо прошла и Крымская кампания, завершившаяся неприятно для России. Строго по сроку шли чины и давались ордена как за выслугу в должности, так и за выполнение сложных заданий. Я уже был подполковником, когда меня назначили заместителем начальника Сибирского кадетского корпуса.
Однажды, просматривая списки кадетов, я увидел знакомую мне фамилию. Севернин. Севернин. Может, однофамилец, но, посмотрев на данные о его родителях, я понял, что это сын того Севернина. Но почему я его знаю? Откуда мне известно, что его дед, генерал Севернин и есть шевалье д'Анси, обласканный императрицей Екатериной. Но откуда это известно мне, полковнику Найденову, который тоже не всегда был Найденовым, а носил имя Реза Мухаммади. Возможно, что мазар, в котором я ночевал, был прибежищем и для шевалье д'Анси, а мазар то ли действительно читает чужие мысли, то ли собирает в себя все то, что доступно только Космосу, прячущему свои тайны в такие места, которые доступны только посвященным.
Глава 29. Дневники
Мой отец, отставной поручик Севернин, привез меня в Сибирский кадетский корпус. Вся семья хотела, чтобы я учился в Пажеском корпусе: И происхождение позволяло, и заслуги деда моего, и материальное состояние семьи, но отец сказал:
— Службу нужно начинать не с гвардейских вечеринок и не с пажеской службы в императорском дворце, а со службы в строю рядом с людьми достойными, хоть и званием тебя ниже.
Бабушка моя причитала, что ее любимого внучка по своей воле ссылают в Сибирь. Дед ничего не сказал, но поступок своего сына одобрил.
Корпус был казачьим, и мне предстояло стать казаком на какое-то время. С другой стороны это хорошо. Кавалерийская выучка казаков всегда была на высоте. Казачьи части соревновались с чисто кавалерийскими частями в конной подготовке и частенько казаки срывали пальму первенства. Казаков считали как бы помужиковатее породистых кавалеристов, но когда начинались настоящие дела, то забота была не о породистости, а о славе воинской и тут казаки себя проявляли с весьма похвальной стороны. Хотя, но это больше разговоры, если сравнить содержимое седельных сумм вернувшихся из похода кавалеристов и казаков, то вы не найдете никаких отличий. Так что все разговоры о блестящих глазах казаков при виде чего-то ценного — выдумка. У нормального казака глаза блестят тогда, когда навстречу ему идет дивчина статная да лицом прекрасная. Тут не только у казаков глаза заблестят.
Дневник я почти и не вел. Работа была такая, что в дневники не заносится, а хранится в писаных от руки документах в секретной канцелярии для доступа по особому распоряжению главноначальствующего командира по квартирмейстерской линии. Донесения боевые в канцелярии рангом пониже. Рапорты о происшествиях и о делах материального свойства в той же канцелярии, только в другом ящике.
Каждый шаг военного человека должен быть задокументирован, чтобы знать, сколько казенного сукна пошло на пошив мундиров, шинелей, шапок, фуражек, сколько кроя кожаного выдано для пошива сапог парадных и сапог повседневных, сколько выдано пуговиц орленых больших и малых, сколько пошивочных денег выдано на руки и сколько предъявлено квитанций от портных о стоимости пошитого обмундирования. В отпуск ли уходит офицер или по болезни отсутствует, все это заносится в историю части, даже то, сколько порошков ему было выписано в лазарете. Скучная получится книга, если собрать все бумажки, которые следуют за каждым военным по мере его продвижения по службе.
Хотя, некоторые люди считают, что чтение этих бумажек доставляет большее удовольствие, чем описание каких-нибудь природных красот. Такие люди говорят: а вот если бы еще к этой книге прилагались меню праздничных обедов и ужинов по случаю тех или иных государственных или полковых праздников, то этим бумажкам можно было бы внимать как торжественной музыке господина Глинки или венским вальсам господина Штрауса. Может быть. На любителя.
В младших классах корпуса было не до дневников. «Патронаж» старших классов кроме как дедовщиной в прямом смысле слова и не назовешь. Воспитанники старших классов были разными. Одно скажу, что из утеснителей порядочных людей не выходило. Пусть он обсыпан золотым шитьем и бриллиантовыми орденами, но человек, бывший с детства порядочной сволочью, останется такой же порядочной сволочью и до конца дней своих.
Трус может стать храбрецом. Рассеянный может натренировать свою память. Горбатый — выправиться на строевом плацу и поражать своей строевой выправкой. Мазила станет снайпером. Но сволочизм никаким благородным происхождением или манерами не скрыть. Это клеймо человеческое, а многие люди думают, что если ребенок в детстве выкалывал глаза животным, то он может вырасти в прекрасного человека, главное обучить его политесу и танцам. Никогда.
Так и я после выхода из корпуса поддерживал внешне приязненные отношения с теми, кого не уважал и даже ненавидел, подмечая в них все те же черты, которые они демонстрировали в корпусе, унижая и издеваясь над младшими воспитанниками. Почему он не предпринимал попыток так же поиздеваться над старшими воспитанниками? Он же человек умный. Младшие воспитанники беззащитные и отпора дать не могут, а старшие могут и покалечить. Все бессмысленные жестокости, совершаемые в войнах и в стычках, совершаются именно этими людьми.
Делать какие-то записки в корпусе означает дать козыри утеснителям. Военная организация жестокая. Чисто душевные люди в ней редкость и они либо уходят, либо погибают как люди или как личности, становясь теми же, кто был для них внутренним врагом. В волчьей стае не гавкают. Собственно это же пытался сказать и бывший офицер господин А. Куприн, которого нам приходилось читать украдкой. У него не хватило сил подстраиваться под общий хор, зато у него хватило смелости открыто сказать об этом, выслушивая постоянные оскорбления от утонченных натур в блестящих мундирах, не желающих признавать ясно видимых пороков.
У каждого кадета была надежда, что после выпуска все переменится, все станут офицерами и приобретут то благородство, которое дает чин. Боже, какие детские заблуждения. В старших классах я занимался защитой младших воспитанников, и они липли ко мне как к старшему брату, что вызывало раздражение у моих одноклассников и ухмылки у воспитателей и некоторых преподавателей.
После выпуска из корпуса я только начал делать первые пометки и то после того, как я начал осознавать, что я очень много знаю и что мое прошлое не так мало, каким оно было при поступлении в корпус. Я вдруг открыл в себе, что я знаю несколько восточных языков, понимая, о чем говорят торговцы в лавке колониальных товаров. Все это я и записывал в небольшой тетради, которую хранил в укромном месте в своей скромной офицерской квартире. Однажды, совершенно бессознательно я начал писать справа налево, проговаривая про себя те буквы, которые у меня получались в виде волнистой линии с точками сверху и снизу: ман дар сибири зэндеги миконам. Я не верил своим глазам. Я писал по-арабски, что «я живу в Сибири».