Ох уж эти штуковины!
Шрифт:
Слова обрели смысл и паззл сложился.
В ночь падающих звёздПод взглядом мёртвого ликаНе-человек, не-муж, не-чужой.Исполнит желанье троих:Не-любви, не-дружбы, не-долга.Избавленье и горький гейсВернутИ метеоры, и луна – сошлось всё. Санька – не человек, Маринка – не мужчина, а я… Наверное, я всё-таки не чужой им. Сопротивлялся тому, что знало моё сердце, но разве мог его ослушаться? Маринка не любила меня. А я – не люблю её.
Сияющий хлыст развернулся и ударил. Пойманный моим запястьем, затрещал и задёргался. Сейчас они все воробышки передо мной, я – снова я, не связанный больше проклятьем.
– Ты желаешь вернуться домой, Санька Осьмушкин? – одной рукой я держал шипящую, как бенгальский огонь, гибкую молнию, другой сложил знак, открывающий проход. Пришлые воины замерли, захваченные магией вершащегося.
– Хочу, – ответил Санька почти торжественно. Вышел из-за спины и встал, держа Маринку за руку.
– И ты хочешь перенести туда человека с этой Земли?
– Больше всего на свете, – сказал он.
Мир замер, вслушиваясь.
– Я дарую тебе спасение и возвращение домой. Ты можешь взять с собой эту девушку, о которой будешь заботиться. Гейс таков: никогда ни ты, Санька, ни твои потомки не причинят вред мне и моим соплеменникам – ни делами, ни помыслами, усёк?
– Усёк, – почесал голову когтистой ладонью Санька. «Ромашковые» глаза Маринки распахнулись на пол-лица. Ещё бы, я не планировал показывать ей свою истинную форму вот так вот скоро. И хвост, да. Всё-таки, хорошо, что у нас не дошло до любви и, пожалуй, никогда не дойдёт до дружбы.
Санькины браслеты-штуковины засветились, открылся проход на ту сторону. Я махнул рукой.
– А ты? – пискнула Маринка. Она теперь смотрела снизу вверх, но держалась молодцом. – Как тебя найти, Родь… Родик?
Словно ей больше не о ком жалеть – даже по эту сторону. Она всё ещё пыталась дружить.
– Мы увидимся, только если кто-то из вас двоих нарушит гейс, – хмыкнул я. – Других причин нет.
Надеюсь, до этого не дойдёт.
Санька потянул её к воронке. Ему было неуютно рядом со мной с той встречи у валуна, где он понял, кто я такой. А может, и раньше. Он всегда будет жить лишь из моей милости, но сам согласился на это.
Надо что-то делать со свидетелями… Я поморщился. Нет уж, сказано было в заклятии про «не-долг», вот пусть и будет он, не станем ломать изящную спираль предсказания. Порадуем уфологов и прочих экстрасенсов. Дома накопилась куча дел достаточно большая, чтобы не вспоминать о неосуществившейся любви и нерождённой дружбе.
По крайней мере, я очень на это надеюсь.
Алексей Жуков
Без пяти минут судьба
Приятель мой, Денис, имел во владении одну необычную штуковину. Увидеть ее воочию мне не доводилось, а на просьбы посмотреть однокашник всегда отвечал уклончиво. Однако
Слабину Денис давал только во время наших посиделок в баре. Наверное, тяга к людскому общению все же таилась в глубине его души, заставляя раз в полгода набирать мой номер. Почему именно меня он выбрал для роли своего визави, я не знал. Может, потому что остальные ребята из класса справедливо считали Дениса белой вороной. Я же с готовностью отзывался, сам порой не понимая, какая мне отрада от общения с этим затворником.
У нас уже давно сложилась компания из коллег, любивших покутить по пятницам, а в уик-энд потоптать пейнтбольную площадку. Денис же всегда был тих, зачастую скучен и растягивал единственную стопку водки на весь вечер. Зато факт сей напрочь отметал предположение, что рассказы его выплывали из алкогольного дурмана.
Думаю, что из-за рассказов этих я с ним и встречался. И ключевую роль в них всегда играла та самая вещица.
Внешне она ничем не отличались от часов: старинных, с круглой позолоченной крышкой и цепочкой, – из тех, что носили в кармане жилетки чопорные джентльмены. Штука несомненно раритетная, антикварная. Но все-таки обыкновенный хронометр, способный вызвать внимание разве что у любителя пыльной старины. Хотя и у последнего интерес изрядно поутих бы, узнай он, что механизм безнадежно сломан и ремонту не подлежит.
Однако вещица, как я уже говорил, была не проста. Стрелки часов, несмотря на давно почивший механизм, жили своей жизнью. И, как рассказывал Денис, были напрямую связаны с его судьбой.
Однажды часы замерли в положении: «без пятнадцати двенадцать». Тогда ими владел еще дед Дениса, Глеб Владимирович, который обошел немало мастеров часового ремесла, но все как один лишь разводили руками. Механизм не был поврежден, а детальная разборка не обнаружила ни единого дефекта. Однако шестеренки и не думали приходить в движение.
В итоге часы долго собирали пыль в ящике стола, пока Глеб Владимирович не решил сдать их в ломбард. Человек он был рачительный и терпеть не мог лишнего хлама. Так что даже пара рублей за сломанный прибор казалась ему лучше, чем кусок бесполезной позолоты.
И вот, в один не очень прекрасный зимний день, когда по улицам Ленинграда кружила снежная морось, он сунул их в карман и отправился в путь. Ломбард находился в двух кварталах, потому Глеб Владимирович не стал ждать трамвая и потопал пешком. Когда же двери конторы уже виднелись на противоположной стороне улицы, руку его будто обожгло. Он резко достал ее из кармана и с удивлением уставился на зажатый в пальцах хронометр. Золоченые стрелки неожиданно пришли в движение, с каждым его шагом подгоняя время на циферблате к двенадцати часам. Когда же дед в недоумении остановился, сравнивая «без минуты двенадцать» с «десятью пятнадцатью» на своих наручных «Заря», перед носом его, разметая снежную пыль и отчаянно вихляя по брусчатке, пронеслась грохочущая полуторка.