Охота на монстра
Шрифт:
– Тогда… тогда, быть может… ты не оставишь меня в беде? Ради нее? Ради нее! Ведь мы так похожи…
– Внешне… - угрюмо бросил Андрей, делая шаг назад, хотя это было очень непросто.
– Внешне вы похожи… да…
– Андрей! Погоди! Ее можно воскресить! Хочешь, называй меня Кристиной, я согласна! Хочешь, стану ею, верну то, что ты потерял? Я смогу! Я сумею! Расскажи, как целовала она тебя? Как ласкала? Расскажи, что она делала, что тебе нравилось?
Славцев попятился. Ему стало очень неловко от происходящего. Конечно, Йоханссон помнила
– Андрюша!!! Я смогу любить, как любила она!
Лицо капитана исказила гримаса боли. Он прикрыл глаза ладонью - просто не хотел, чтоб его личное, сокровенное, становилось достоянием безжалостных видеокамер.
…В памяти возникло лицо Кристины - тогда, в траншее, за несколько часов до решающей атаки. «Не любишь», - горько, обреченно выдохнула Крис. И обида, детская обида заплескалась в ее глазах… А он не успел сказать, что это не так.
Почему боги изобретают для людей такие трагические тропки судеб? Почему?
Тонкая струйка сухой земли еще змеилась с бруствера, а под ногами у Андрея и Кристины уже лежал кусок черного металла, готовый вспыхнуть сверхновой звездой. У обоих оставалась всего-то секунда-другая или даже меньше, чтобы сказать друг другу самое главное.
Кристина успела, а Славцев нет. Он, боевой офицер, проиграл девчонке. Значит, права - Андрей не любил так, как любила она. Не готов был в доли секунды принять решение, единственно верное. Пожертвовать собой ради того, чтобы любимая осталась жить.
Да, он тоже скупой, он не любил так, как Крис. Бесполезно спорить с ней, доказывать обратное, даже в памяти. Даже зная, что в призрачных снах она снова и снова будет верить его словам. И прощать, все прощать.
…Он отнял ладонь от лица, выпрямился, но не сумел стряхнуть с плеч чудовищный груз. Против него стояла девушка, как две капли воды похожая на Крис.
Что? Что сказала эта ? «Ее можно вернуть. Я смогу любить, как любила она…»
Нет.
– Нет, - отрицательно помотал головой Славцев.
– Так, как любила Кристина, ты никогда не сможешь. Тебе это просто не дано. Ты даже не понимаешь, как…
Он запнулся, не закончил мысль. Развернулся и пошел к выходу из комнаты свиданий.
– Андрей!!!
– сигнализация за спиной коротко пискнула, предупреждая Йоханссон, что не следует приближаться к линии воздушного экрана, тем более переступать ее.
– Андрей! Стой!!! Ты не можешь оставить меня! Не можешь бросить вот так!!!
Капитан Славцев остановился возле двери, обернулся, посмотрел на Памелу, лицо которой теперь исказило отчаяние.
– Наверное, я мог бы уговорить товарищей дать другие показания… - медленно сказал он.
– Сам бы выгородил тебя…
– Да! Да! Да!
– в глазах Памелы загорелась надежда.
– Но, сделав так, как ты просишь, я предал бы Николая Атаманова. У него остались двое детей. Как быть с этим, Памела? Знаешь, меня всю жизнь учили: за своих надо бороться до конца, до последнего вздоха. А вот предавать меня не учили, нет. Так что удачи тебе, Йоханссон! Там, за решеткой, иногда вспоминай Николая. И его детишек тоже, они ведь теперь вырастут без отца. Вспоминай их, Памела! У тебя будет много времени, чтобы подумать обо всем. Подумать и раскаяться. Удачи тебе в новой жизни!
Он толкнул створку и шагнул за порог, где ждали надзиратели следственного изолятора. Когда закрывалась дверь, еще раз глянул на Йоханссон - по лицу преступницы текли слезы.
И никто из служащих изолятора, молча расступившихся перед капитаном, не мог представить, почувствовать, как ему хочется открыть другую Дверь, шагнуть в прошлое, чтоб успеть произнести очень важные слова. Нет, дело даже не в словах. В поступках. Они говорят обо всем лучше слов.
Только ни один из смертных не мог отправить капитана Славцева в роковой день на Альфарде. Разве что чужаки с огромными, в половину лица, глазами.
Но чужие навсегда ушли, оставив людей наедине со своими проблемами - глупыми, мелочными. Так, наверное, казалось тем, в чьих зрачках умещается боль многих эпох.
Новый корабль назвали «Ослом». Букач и еще некоторые из членов экипажа настаивали на том, чтобы дать звездолету имя «Ник Атаманов», но Славцев и Лутченко сумели убедить товарищей, что лучшая память о капитане - назвать судно так, как назывался его корабль.
Осел. Неприхотливое животное - лопоухое и немного смешное, - которое медленно, но упрямо бредет к цели. Вместе с грузом.
На том и порешили. Регистрируя корабль в информационных базах третьего сектора освоенного пространства, так и записали: «Осел». А потом боцман вывел это слово на бортах новенького, только что с верфей, транспортного звездолета.
Теперь их вновь стало семеро - как во времена, когда Николай Атаманов был жив. За несколько дней, проведенных на Денизе, успели не только дать показания по делам о пиратском нападении на корабль с грузом, а затем о космостанции «Медуза», но и, стараниями Лутченко, подыскали нового помощника капитана.
Как водится, Франтишек Букач, плохо переваривавший любых новичков в экипаже, воспринял появление Рональда О’Нила без восторга.
– Не приживется он у нас, кэп… - вполголоса произнес боцман, обращаясь к Славцеву.
– Не улыбайся, у меня нюх на такие дела! Вот сам увидишь: не приживется.
Андрей, услышав такие слова, не мог не улыбнуться. Еще недавно Франтишек то же самое говорил в его адрес. Они прошли вместе только одну серьезную переделку, и теперь Букач обращался к нему «кэп» - так, как раньше обращался к Николаю Атаманову.