Охота на шакалов
Шрифт:
Тот перевел испуганный взгляд на Виктора.
— Предупреждаю: отвечать предельно искренне, это в твоих интересах. Итак, вопрос первый: где хранишь наркоту?
— Какую наркоту? — Никоненко изобразил на лице подобие удивления.
— Я тебя предупреждал: четко отвечать на поставленные вопросы?
— Не понимаю — о чем речь?
— Ну, а если я сейчас прострелю тебе руку или, скажем, ногу для профилактики, это поможет тебе получше соображать?
Никоненко нервно сглотнул слюну.
— Вы этого не сделаете.
—
— Вы же представитель органов, хотя…
— Не продолжай. Меня, знаешь, что больше всего возмущает? То, что тебе, получается, можно калечить и убивать, а мне нет. Разве это справедливо? Получается — ты какой-то особенный, избранный, что ли?
— Я по-прежнему не понимаю, о чем речь.
— Все о том же, Олег Иванович, о торговле наркотиками.
— Я не занимаюсь торговлей. В этом и милиция — ваши коллеги — смогли убедиться.
Виктор встал, держа пистолет в руке, прошелся по комнате и остановился возле кресла так, что теперь сидящий Никоненко был у него на виду.
— Я тебя предупреждал? Ты не понял, тогда не обессудь, — раздался глухой хлопок, и хозяин квартиры, схватившись за левое бедро, со стоном рухнул на пол. Он хотел закричать, но Виктор опередил его:
— Скули тихо, иначе заткну твою пасть навеки. Вынужден повторить вопрос: где хранишь наркоту?
В ответ Никоненко только хрипел.
— Больно? Неужели? — деланно удивился Виктор. — Сейчас будет еще больней. Отвечай, ну? — Виктор нацелил пистолет на колено правой ноги лежавшего.
— Там, в баре, за бутылкой мартини, в правом углу, вроде как гвоздь, не забитый до конца, — надавите на него — откроется тайник. Все в нем.
— Вот это уже лучше. Никогда не надо обманывать, Олег Иванович, глядишь, и целее будешь. Хотя ты — вряд ли.
Виктор сделал все, как сказал Никоненко, и вскоре на столе лежали: распечатанный объемный пакет с белым порошком, медицинские весы, с десяток маленьких пакетиков для дозировки. Там же оказались пачки денег, как российских, так и американских. Торговец продолжал лежать на правом боку, закрывая рукой кровоточащую рану. Виктор пододвинул кресло вплотную к Никоненко, сел и наклонился над ним.
— Зачем же ты, мразь, людей губишь?
— Я же им в рот не запихиваю, они сами приходят, умоляют помочь, вот и приходится…
— Ты оказываешь помощь? Доктор, значит? А кто твоих клиентов на иглу сажает? Не знаешь? Ты же, тварь, и сажаешь. Молчи, сука, не зли меня раньше времени! Ты сам-то хоть раз попробовал кайфануть? Нет? Конечно, ты же не дурак — понимаешь, чем это может закончиться, что последует дальше. А как же другие? Ты чувствуешь себя неким божеством — перед тобой унижаются, выпрашивая в долг дозу, ты решаешь судьбы людей, так, козел вонючий? В сверхчеловеки метишь? Тебе все живое вокруг — по хрену. А скажи мне: дети у тебя есть?
— Мы в разводе, есть сын, с бывшей женой у матери ее живет, в другом городе.
—
— Мне плохо, я теряю кровь.
— Ты не мычи, отвечай — кто ты после всего, что сделал?
— Ч-человек.
— Человек? Гадина ты, паскуда. Кровь ты теряешь? Больно тебе? А тем, кому ты спихиваешь дурь, не плохо? Им не больно? Нет, не человек ты. Ты разрушитель, убийца, и жить тебе нельзя. Во имя здоровья и жизни других я приговариваю тебя к смерти.
— Нет… Вы не сделаете этого. Я не буду, никогда больше не буду! Не убивайте, прошу вас! Все, что угодно, ради бога!
— Бога вспомнил, сучонок? Ну ладно, говори все, что знаешь о наркоторговле в городе. Только правду, учти, почувствую ложь — проглотишь пулю. Говори.
Никоненко, трясясь всем телом, с крупными каплями пота на лице, судорожно выговаривая слова, начал:
— Товар мне привозит Кривой. Косит он на один глаз, фамилию, клянусь, не знаю, имя тоже, Кривой, и все. За долги я попал. Вот и рассчитываюсь, торгуя. Приезжает он два раза в месяц — привозит партию и забирает деньги. У него в ментах какой-то крупный чин служит, по-моему — родственник.
— Фамилию мента ты, естественно, тоже не знаешь?
— Не знаю, честно.
— Как же ты к Кривому в должники попал, а ни имени, ни фамилии, ни где он обитает, не знаешь? Или ты решил по ушам мне поездить?
— Клянусь, не знаю, а попал так. На покупке квартиры лоханулся, денег занял — они же меня и кинули. Обитает он где-то за городом, у своего корешка. Черт, забыл — Кривой его называл…
— Давай, давай — вспоминай.
– Не могу вспомнить, он к дружку своему по Западному шоссе ездит — точно. Про собак еще чего-то рассказывал. Господи, память отшибло.
— Интересно, — Виктор задумался и вдруг спросил, больше наугад: — Про собак? А не Гариком кличут?
— Точно, Гарик! Имя-то какое — сразу и не вспомнить. А вы что, его знаете?
— Помолчи. И давно Кривой с Гариком корешатся?
— Да откуда мне знать, просто Кривой обмолвился как-то.
— Когда он должен подвезти тебе товар?
— Дня через три. Говорил, караван уже в пути, со дня на день будет крупная партия. С Гариком он как-то все это связывал, да я не запомнил — на что мне это знать? Я человек маленький.
— Что еще скажешь?
— Да вроде все. Не убивайте, прошу. Я могу, если что узнаю, вам докладывать, и деньги возьмите, там много.
— В стукачи набиваешься? Купить меня хочешь? Напрасно. Не продаюсь я. Отвечай на вопросы.
— Я готов.
— Как тебе доставляют наркотики?
— Обычно Кривой с кем-нибудь приезжал ночью, но перед этим предупреждал про очередную поставку. Деньги брал после передачи новой партии, старые остатки взвешивал и что-то записывал в свою книжку. Насчет этого он дотошный — все до миллиграмма взвесит.