Охота на светского льва
Шрифт:
– Да, сэр.
Люсинда снова занялась перчатками, затем послушно позволила поднять себя на сиденье экипажа. Расправив юбки и приведя в порядок не менее растрепанные чувства, она безмятежно улыбнулась Гарри, когда одним щелчком вожжей тот ловко направил серых к выезду на улицу.
Ипподром находился к западу от города на ровной, заросшей травой и редкими деревьями пустоши. Гарри подвел упряжку прямо к конюшне, в которой находились его лошади, чуть в стороне от скаковой дорожки. Для публики эта территория была закрыта.
Люсинда, поглощенная восхитительными
Лошади были чудесны. Спустившись на землю, Люсинда не смогла устоять перед желанием пройтись вдоль ряда денников. Она гладила тянувшиеся к ней любопытные бархатные носики, восхищалась грациозными линиями и крепкими мускулистыми формами. Даже ее неопытному взгляду было ясно, что перед ней одни из лучших лошадей Англии.
Занятый разговором с Хэмишем, Гарри следил за ней, несколько приободренный благоговейным восхищением, светившимся в ее глазах. Дойдя до конца ряда, она повернулась и увидела, что он наблюдает за ней. В ответ она вздернула подбородок, однако направилась прямо к нему, освещенная причудливо танцующими лучами золотистого солнца.
– Так мы выставляем кобылу?
Гарри неохотно перевел взгляд на Хэмиша. Его главный конюх также наблюдал за Люсиндой Бэббакомб, но не с восхищением, какого она заслуживала, а, скорее, с ужасом. Когда Люсинда подошла ближе, Гарри протянул руку, и она, не задумываясь, тут же положила пальчики на его рукав.
– Да, если нога Пушинки полностью зажила.
– Похоже на то. – Хэмиш почтительно поклонился Люсинде. – Я велел жокею просто не мешать ей бежать. Нет смысла выжимать из нее все силы, пока она еще слаба. Так что только хорошая пробежка покажет, выздоровела ли кобыла полностью.
Гарри кивнул:
– Я сам зайду к нему и поговорю.
Хэмиш кивнул и исчез с живостью человека, которого нервирует один лишь вид персон женского пола – если только это не лошади, конечно.
Подавив усмешку, Гарри вопросительно приподнял бровь.
– Вы же обещали не отвлекаться на лошадей?
Она уверенно взглянула на него:
– Тогда вам не следовало показывать своих. Это самые прекрасные лошади, каких я когда-либо видела.
Гарри не смог скрыть улыбку:
– Но вы еще не видели лучших. Здесь только двух-и трехлетки. На мой взгляд, старшие более грациозны. Пойдемте, я покажу вам.
Она с готовностью согласилась пройти к ряду денников напротив и с должным восхищением осмотрела их обитателей, жеребцов и кобыл невиданной красоты и изящества. В конце ряда один гнедой жеребец доверчиво перегнулся через низкую дверь стойла, чтобы обнюхать карманы Гарри.
– Это старина Крибб – очень упорный дьявол. Все еще бегает с лучшими лошадьми округи, хотя уже давно мог бы уйти на заслуженный отдых и почивать на лаврах.
Люсинда нежно гладила морду жеребца, а Гарри прошел к бочонку у стены.
– Вот, – сказал он, вернувшись обратно, – покормите его этим.
Люсинда взяла три сушеных яблока и счастливо засмеялась, когда Крибб осторожно слизал их с ее ладони.
Гарри поднял глаза и увидел Доулиша, который завороженно замер на пороге. Оставив Люсинду нежничать с Криббом, Гарри подошел к нему:
– В чем дело?
Теперь, правда, стало ясно, что Доулиш таращится на его спутницу, а не на него.
– Силы небесные, это все-таки случилось!
Гарри нахмурился:
– Не говори глупостей!
Доулиш жалостливо посмотрел на него:
– Глупости, значит? Вы ведь понимаете, что это первая женщина, которой вы вообще показали своих лошадей?
Гарри высокомерно вздернул бровь.
– Это первая женщина, которая проявила к ним интерес!
– Ха! Можете складывать оружие, хозяин: с вами все кончено.
Гарри обратил глаза к небу:
– Если хочешь знать, она никогда прежде не была на скачках, ей стало любопытно – и ничего более.
– Ага. Это вы так говорите. – Доулиш бросил долгий подавленный взгляд на стройную фигуру у стойла Крибба. – А я вам говорю, что вы можете придумывать любые оправдания, финал будет таким же.
Скорбно покачав головой, Доулиш удалился, бормоча что-то неразборчивое себе под нос.
Гарри не знал, плакать ему или смеяться. Он оглянулся на молодую женщину, которая нежно шептала какие-то глупости на ушко его любимому жеребцу. Если бы не толпа, в которой они должны были вскоре оказаться, он, возможно, и согласился бы разделить пессимизм своего преданного слуги. Но на ипподроме, в окружении множества людей, он в безопасности.
Гарри подошел к Люсинде:
– Если отправимся сейчас, то успеем к первой скачке.
Она выразила улыбкой согласие и положила ладонь на его руку.
– Та лошадь, о которой вы говорили, Пушинка, бежит сейчас?
Гарри улыбнулся и покачал головой:
– Нет, во второй скачке.
Люсинда обнаружила, что яркая чистая зелень его глаз – словно нежные просторы лугов по весне – захватила ее; с невольным трепетом леди изучала их, силясь понять, что ее спутник чувствует и о чем думает. Его губы дрогнули, и он отвернулся. Люсинда заморгала, когда они вместе вышли на яркий солнечный свет, и спросила:
– Ваша тетя упоминала, что вы управляете конезаводом?
Его губы обворожительно изогнулись в гордой улыбке.
– Да, конезаводом Лестер.
Ободренный ее интересом, Гарри пустился в длинный красочный рассказ о трудностях и успехах своего предприятия. Хотя он и не сказал этого прямо, Люсинда догадалась, что конезавод – самое блестящее достижение Лестер и любимое семейное дело.
Они подошли к тентам, окружающим скаковой круг, когда лошадей, участвующих в первом забеге, вывели к стартовому барьеру. Все, что Люсинда могла разглядеть, – это море спин зрителей, которые все как один сосредоточились на происходящем.