Охота на удачу
Шрифт:
Ждать, пока его подвесят на собственных внутренностях на ржавых перилах моста, Герка не собирался. Однако попытка отжаться, чтобы встать, успехом не увенчалась. В правый бок тут же воткнулся тупой ботинок, взорвавший ребра жгучей болью. От удара Герку перевернуло на спину, и в этом была хоть какая-то польза. Он наконец-то увидел своих мучителей — ту самую троицу из синего «ЗиЛа» с приметными номерами. Ближе всех стоял вокзальный плясун Оба-на. Он-то, похоже, и «вырубил» Герку сильным ударом, от которого перед глазами юноши все еще метались фиолетовые амебы. Рядом с ним, удерживаемый лишь авторитетом старшего сборщика, подпрыгивал от нетерпения рыжий карлик, воинственно размахивающий грязным разделочным ножом.
— Шеф, вы же обещали!
Лиля, вспомнил Герка. Почему она еще здесь? Что они с ней сделали? Сориентировавшись на голос, Герка отыскал девушку глазами. Она стояла
— Обещал-обещал, — проворчал Оба-на. — Так я его и не трогаю. Это все Семка, паскудник! Разве его удержишь?
В подтверждение своих слов бродяга сдвинулся в сторону, освобождая дорогу карлику. Тот хищно осклабился, перебросил нож из руки в руку, сплюнул, и медленно двинулся к пытающемуся подняться юноше. Беспомощно трепыхаясь на асфальте, наконец-то ощутив кожей каждый острый обломок, Герка чувствовал себя рыбой. Сходство усиливалось еще тем, что злобный карлик явно собирался его выпотрошить. И все же не ржавый тесак приковал к себе обреченный взгляд Герки, а Лиля, рванувшаяся ему на помощь и остановленная… отцом. «Джинсовый» без видимого труда удерживал панкушку, крепко обхватив руками за пояс. Извиваясь в железной хватке, Лиля что-то кричала, мотала головой, расшвыривая в стороны радугу разноцветных волос. С длинных ресниц срывались хрустальной чистоты слезинки, перелетающие заграждение моста, чтобы с неслышным плеском раствориться в замусоренных водах Смородиновки. Это было почти так же по-неземному красиво, как обнявшиеся титаны. И, что самое удивительное, Герка видел это без пятачка! Завороженный, он не слышал ничего — ни криков Лили, ни сопения подходящего все ближе карлика Семки, ни хруста асфальтной крошки под растоптанными армейскими ботинками. Сильные руки вздернули Воронцова в воздух, пытаясь поставить на ноги. Едва лишь юноша нащупал ногами опору, как Семка проворно полоснул его ножом по груди, кровоточащей полосой разделив тело на две неравные части.
Вместе с болью вернулась реальность и все оглушенные чувства. И все же Воронцов заработал еще два болезненных пореза, на плече и на щеке, прежде чем понял: для того чтобы сохранить жизнь, нужно хотя бы отступать. Ноги, впрочем, как и все тело, слушались плохо, норовя подвести в самый ответственный момент. Пару раз, споткнувшись, Герка едва сам не упал на лезвие, и лишь сноровка карлика вкупе с отменным владением ножом продлевали эту кровавую игру. Семка довольно смеялся каждый раз, когда Воронцов шипел или вскрикивал от боли. Вдогонку им летели полные ненависти крики Лили, вперемешку с удовлетворенным смехом Оба-на, находившего происходящее невероятно забавным. Сосредоточившись на том, чтобы не умереть, Герка едва ли их слышал. А когда, споткнувшись в очередной раз, он все же упал, пришло понимание, что распалившийся карлик хочет закончить эти односторонние салки. Это явно читалось в глазах рыжебородого Семки. Вот тогда-то и случилось нечто, чего не ожидал никто.
Не желая, чтобы оскаленная физиономия карлика стала последним, что он увидит в своей жизни, Герка отвел глаза. Точнее, перевел их на Лилю. Как раз в тот момент, когда девушка, вырвавшись из отцовских объятий, ногами вперед сиганула через перила моста вниз, навстречу неглубокой воде… и, как потом сообразил Герка, к широкой плотной тени опоры, колышущейся на ее рябой глади.
Ни Оба-на, стоящий спиной к беглянке, ни Семка, с нехорошей улыбкой склонившийся над упавшим юношей, ни сам Герка не успели ничего предпринять. «Джинсовый» дядька попытался криком привлечь внимание коллег, но безнадежно опоздал. Лиля появилась из тени, отбрасываемой карликом. Выскочила, как одна из тех дурацких пружинных игрушек, что засовывают в красивые маленькие коробочки, чтобы устроить друзьям веселый розыгрыш. Только вместо того, чтобы крикнуть «Бу!», панкушка воткнула в жилистую шею коротышки невесть откуда взявшийся выкидной нож. Пока последний из живых Близнецов стремительно становился мертвым, исторгая из пробитой артерии потоки крови, Лиля уже подскочила к Герке. Помогая встать, она одновременно умудрилась сунуть ему в руку нагретый кругляшок и шепнуть, обжигая ухо горячим дыханием:
— Беги! Добром отдаю, только беги!
Откуда только силы взялись? Герка побежал. Только спустя несколько минут, когда он уже потерялся среди холмов городской свалки, он понял, что Лиля не побежала следом. Лиля осталась.
Он бы вернулся за ней. Нет, правда, вернулся бы. Но грубая ладонь, соленая и пахнущая резиной, явившись ниоткуда, запечатала ему рот, утянув куда-то в недра груды искореженного металлолома. Ровно за секунду до того, как по этому месту пронесся рычащий от ярости Оба-на.
Открытка с пухлощеким медвежонком проскользнула в квартиру Воронцовых незамеченной. Возвращаясь с работы в шестом часу вечера, Воронцова-мама открыла почтовый ящик и, не глядя, вынула из него довольно объемистый сверток бесплатных газет, рекламных объявлений, листовок и прочего накопившегося за день спама. У Валентины Ивановны не было никакого желания, стоя в подъезде, выискивать в этой кипе счета или почтовые извещения, потому-то она, не глядя, сунула макулатуру в сумку, решив разобраться с ней позже. Открывая входную дверь, женщина повздыхала над недавно появившимся на ней граффити. Не то чтобы зеленый клевер с четырьмя лепестками сильно уродовал и без того изрисованный подъезд (во всяком случае, он был гораздо лучше надписи «ГРИНЯ — П…ДОР!», выцарапанной прямо в побелке над электрощитом), однако Валентина Ивановна не одобряла уличное искусство в принципе. От детей, которые не уважают общественную собственность, можно ждать чего угодно, считала она. Впрочем, рисунок занимал ее мысли лишь до тех пор, пока входная дверь не закрылась. Как только Валентина Ивановна оказалась дома, сумка тут же повисла на крючках в прихожей, а бумажный спам перекочевал на тумбочку. Запрятанная между буклетом о «горячих путевках» в Египет и брошюркой иеговистов открытка не обнаружилась до самого позднего вечера, когда, выскользнув… Впрочем, не будем забегать вперед.
К началу седьмого домой вернулся глава семьи, несущий под мышкой зареванную маленькую Наташку. Путь домой пролегал мимо ларька с различной мелочевкой, львиную долю которой составляли игрушки китайского производства — недостаточно качественные, чтобы украсить собой полки нормального детского магазина, но достаточно яркие, чтобы ни один ребенок младше шести лет не смог пройти мимо. Миновать эту цитадель соблазна без истерик со стороны младшего чада умела только мама. Папа же, как человек строгих моральных принципов, просто игнорировал весь шантажистский арсенал дочери, включая бесконечные слезы и топанье ногами. Вот и сейчас, по-быстрому сплавив ребенка под присмотр супруги, Владимир Михайлович поспешно ретировался в душ, смывать накопленную за день усталость. А заодно немного отдохнуть от ультразвука, исторгаемого Наташкиным горлом.
Успокоить крикунью удалось только подкупом. Несколько ложечек густого взбитого крема заставили девочку забыть о ларьке, доверху забитом Самыми Необходимыми Каждому Ребенку Вещами. Вообще-то крем предназначался для пропитки торта, коржи которого в настоящий момент доходили в духовке, однако Валентина Ивановна справедливо решила, что такая пигалица, как Наташка, вряд ли много наест даже черпаком, не то что чайной ложечкой. К пятому дню рождения дочери Воронцова-мама готовилась ответственно — как-никак, первый в жизни юбилей. По большому счету, конечно же, пол-юбилея, ведь придумавшие это слово римляне отмечали им исключительно даты с нолем на конце. Но, будучи русской женщиной, Валентина Ивановна плевать хотела на все эти римские заморочки и со свойственной своей нации широтой души наряду с десятками считала юбилейными датами также и пятерки.
Пока супруг, отфыркиваясь, плескался в ванной, Валентина Ивановна занималась тысячей дел разом, из которых выпечка торта для угощения Наташкиных гостей являлась далеко не самым сложным. Ведь, как известно, пока ребенок не начал ходить в школу, все его дни рождения — праздник скорее родительский. Да и после, еще несколько лет подряд, родители продолжают отмечать рождение своего чада с гораздо большим размахом, нежели оно само. На день рождения Наташки к чете Воронцовых обещались наведаться старые друзья с детьми. Вечером перед приходом гостей Валентина Ивановна превращалась в некое подобие индуистского четырехрукого божества, которое шинковало, разделывало, пассеровало, варило, смазывало, перемешивало, натирало, жарило и вообще свободно успевало проделывать великое множество иных кухонных дел. За годы готовки каждое движение стало выверенным и отточенным, как немецкие ножи, которые супруг подарил ей на позапрошлое Восьмое марта. Собственно, как любой мастер, на своем «втором рабочем месте» Валентина Ивановна могла ориентироваться даже с плотной повязкой на глазах. Она уже давным-давно забыла, когда в последний раз обжигалась или резалась по неосторожности. Однако оказалось достаточно маленького толчка, чтобы выбить ее из, казалось бы, глубокой, давно проторенной колеи ежедневной «кухонной повинности».