Охота за атомной бомбой

Чиков Владимир

После того как Сталин принял Фитина и Зарубина, его инструкции были сформулированы в генеральной директиве 26-С ("С" - гриф секретности) и направлены во все резидентуры советской разведки по странам мира. Хотя вождь и учитель продолжал сомневаться в получаемых разведслужбами донесениях о супероружии, атомная разведка оставалась абсолютным приоритетом для всех тайных глаз и ушей, находящихся на службе у Москвы.

Резидентура в Америке давно и активно занималась промышленной разведкой. Руководил операциями Гайк Овакимян - невысокий мужчина с короткой стрижкой и типично русскими чертами лица, несмотря на его армянскую фамилию. Он занимался разведдеятельностью под прикрытием "Амторга" -

советской коммерческой организации в Нью-Йорке. На самом же деле он с 1932 года был резидентом НКВД. В 1941 году у него начались неприятности. ФБР выявило несколько оперативных связей Овакимяна и арестовало его самого, обвинив в уклонении от регистрации в качестве иностранного агента. Он сослался на свой дипломатический иммунитет и был освобожден из-под ареста под залог в 25 тысяч долларов. Его жена вернулась домой, вслед за ней был отправлен их багаж, а сам он остался в США в неясном положении. В это время разразилась война. Государственный департамент решил обменять его на американцев, отбывавших тюремное заключение в Советском Союзе. 23 июля он отплыл из Сан-Франциско на борту советского судна, однако американцам, о которых шла речь, так и не суждено было вновь увидеть свою страну. Москва утверждала, что они исчезли во время стремительного наступления нацистов по советской территории1.

После провала Овакимяна его заменил Павел Пастельняк. Он работал под прикрытием должности сотрудника генерального консульства СССР в Нью-Йорке. На самом же деле это был сотрудник НКВД, и в его задачу входило проникать в среду эмигрантов в США из числа русских, украинцев и евреев, а также в троцкистские группы. В 1938 году он был ответственным за безопасность советского павильона на Всемирной выставке. Его оперативный псевдоним был Лука.

В период после отъезда Овакимяна и до приезда Василия Зарубина в январе 1942 года нью-йоркская резидентура направила в Центр телеграмму на имя Фитина. В ней упоминался некий Альтман, в отношении которого будет много сказано по ходу этого повествования.

"Москва, Центр

Совершенно секретно

Виктору.

Связь с Альтманом установлена. Его псевдоним Луис.

Работает с ним Твен. Перед Луисом поставлена задача: подобрать группу источников, которые могли бы помочь нам в получении информации по немецкой колонии и по вопросам, изложенным в последнем указании Центра №26-С.

В целях выполнения поставленных перед Луисом задач прошу вашей санкции на предоставление ему возможности проведения самостоятельных вербовок.

С характеризующими данными кандидатов на вербовку ознакомлены.

Лука".

Псевдоним Твен принадлежал Семену Семенову - инженеру "Амторга". Всегда неизменно элегантный, стройный, с тонкими чертами лица и широким открытым лбом, он оставлял впечатление культурного человека. Давно находясь в Америке и имея диплом Массачусетского технологического института, не говоря уже о дипломе Московского текстильного института, он с находившимися у него на связи агентами говорил благожелательным и интеллигентным тоном, а они знали своего куратора только по имени Сэм. Семенов и Пастельняк руководили нью-йоркской резидентурой вплоть до приезда в январе 1942 года преемника Овакимяна Василия Зарубина. Новый резидент занимал официальную должность вначале третьего, а затем второго секретаря посольства СССР, что, однако, не мешало ему часто ездить в Нью-Йорк. Он приехал в США со своей женой Елизаветой, известной по своей роли провокатора в поимке Якова Блюмкина, одного из первых арестованных и казненных в Советском Союзе по делу об участии в заговоре Троцкого. Зарубин был коренастый и плотный мужчина с внешностью, чем-то напоминавшей поросенка, чему особенно способствовали

его приплюснутый нос и круглые, без оправы, стекла очков. Во время своего пребывания в Америке он использовал фамилию Зубилин1.

Вернемся, однако, к телеграмме Пастельняка. Ознакомившись с ней, Фитин вызвал Квасникова и показал ее ему.

– Ну, какое решение примем в отношении Луиса, Леонид Романович?

– Он производит на меня благоприятное впечатление, - ответил Квасников.
– Думаю, что он заслуживает доверия и ему можно дать необходимые полномочия.

– Доверять ему - это одно, а разрешить вербовать агентов - это совсем другое дело. Как правило, эту работу поручают только оперативным сотрудникам нашей службы.

– Я знаю, но нам приходится делать исключения для наших закордонных агентов.

Фитин некоторое время молча размышлял.

– Хорошо, Леонид Романович, я принимаю к сведению вашу точку зрения. Но мне необходимо выработать свою собственную, прежде чем решить вопрос о его пригодности на роль вербовщика. Дайте кому-нибудь указание подготовить заключение по его делу.

– Слушаюсь, Павел Михайлович.

Через четверть часа в кабинете Фитина появился молодой офицер:

– Разрешите, товарищ генерал?

– Вы по какому делу?

– Вы затребовали информацию в отношении Луиса.

– Я попросил подготовить заключение по его делу.

– Оно готово. Я принес его.

– Так быстро?

Фитин жестом пригласил офицера подойти поближе, чтобы взглянуть на его невозмутимое и румяное лицо. Он заметил значок парашютиста на отвороте его кителя.

– Мы уже где-то встречались?

– Да, товарищ генерал. Полтора года назад в Центральном Комитете партии вы мне говорили в отношении моего назначения в разведывательную службу.

– Да, теперь я припоминаю. Ваша фамилия...

– Лейтенант Яцков Анатолий Антонович. Выпускник Московского полиграфического института. До поступления в разведку работал в картографической службе Дунаева.

– Так мы, выходит дело, старые приятели. Ну, лейтенант Яцков, давайте теперь взглянем на то, что вы мне принесли1.

Яцков протянул ему тонкую папку с заключением по делу Луиса.

Фитин начал читать громким голосом:

– Коэн Моррис, родился в 1910 году, американец, холост, рабочий, член Коммунистической партии Соединенных Штатов, сотрудничает с разведкой с 1938 года по идеологическим мотивам...

Дочитав до конца, Фитин поднял глаза на Яцкова.

– Должен сказать, что написано хорошо. Но мне необходимо самому посмотреть все дело Луиса.

Через полчаса требуемое досье уже было в руках начальника разведки. Он открыл его на автобиографии, написанной от руки по-английски, за ней следовал напечатанный на машинке перевод на русский язык с неразборчивой подписью. Автобиография была написана самим Луисом.

В настоящее время все документы на английском языке, первоначально собранные в досье № 13 676, уже переведены в другое место, поэтому все, что дальше следует, является обратным переводом с русского языка на английский1.

Вот что прочитал Фитин:

"Мои родители были иммигрантами. Мать - уроженка Вильно, отец - из местечка Таращи около Киева. Они жили в нью-йоркском Гарлеме в районе Ист-Сайд. У нас дома часто собирались русские и украинцы послушать привезенные ими с собой граммофонные пластинки, попеть народные песни и устроить вечеринку, на которой танцевали польку и гопак... Но что мне особенно запомнилось, так это их рассказы о неведомой стране, которую я никогда не видел, о России. Всякий раз, когда они говорили о ней, я ощущал желание хоть одним глазом посмотреть на родину моих предков. И это желание с возрастом еще больше возрастало.