Охота. Я и военные преступники

дель Понте Карла

Здесь, как я и ожидала, меня прервал адвокат обвиняемых:

Господин Гай-Смит: Ваша честь, позвольте…

Судья Ори: Господин Гай-Смит.

Господин Гай-Смит: Я полагаю, что данные утверждения не только продиктованы предубеждением, но и никоим образом не отвечают цели вступительного заявления.

Судья Ори: Мадам дель Понте, совершенно ясно, что подобные заявления, сделанные для того, чтобы привести пример, что свидетели… собираются говорить правду (а это само по себе уже является оценкой), неприемлемы во вступительной речи. Если проблема защиты свидетелей еще не решена, то судебная палата обязательно ее решит. Разумеется, обвинение должно сообщить о необходимости подобной защиты. Если иной информации о нежелании свидетелей давать показания нет, и если это одна из проблем, с которой вы столкнулись в подготовке дела, то я предлагаю продолжить слушания сообщения о том, какие доказательства обвинение намеревается нам предъявить. Если, конечно,

вы со мной согласны. В противном же случае я готов выслушать ваши возражения.

Мадам дель Понте: Господин президент, я просто хочу сообщить суду о том, что в эти выходные я получила информацию об угрозах в адрес свидетеля.

Судья Ори: Я не понимаю, каким образом…

Мадам дель Понте: Я не понимаю, почему я не могу проинформировать суд о фактах, имевших место в эти выходные, если они непосредственно связаны с данным судебным слушанием. Господин президент, если я не смогу вызвать свидетелей в суд, то буду вынуждена отозвать обвинение.

Судья Ори: Мадам прокурор, я полагаю, что в вашем желании проинформировать суд об угрозах в адрес свидетеля, нет ничего неуместного. Но в рамках вступительной речи, в которой вы должны в общих чертах обрисовать основные позиции обвинения, не вдаваясь в детали, мы не можем заниматься разбирательством данного вопроса, а также оценкой того, представляет ли он основания для сомнений. Минутку…

[Судьи судебной палаты совещаются.]

Судья Ори: Палата предлагает вам продолжать.

Мадам дель Понте: Палата уже обеспечила защиту более трети наших свидетелей. Я знаю, что вы понимаете и оцениваете те трудности, с какими сталкиваются свидетели, дающие показания против этих обвиняемых. Но, господин президент, я хочу сказать, что абсолютно уверена в том, что вы предпримете все необходимые меря для того, чтобы эти свидетели могли прибыть в Гаагу и в полной безопасности дать показания. Только тогда мы сможем услышать правду. Ваша честь, в преступлениях, совершенных обвиняемыми, нет ничего достойного и героического. В этих поступках нет ничего патриотического и добродетельного. Речь идет о кровавых, жестоких убийствах. Трое обвиняемых были бандитами в военной форме. Они могли распоряжаться судьбами людей, и это сыграло зловещую роль в жизни жертв этих преступлений.

Так начался суд. Я прекратила работать в трибунале раньше, чем судебная палата вынесла решение по этому делу.

Глава 12

Борьба с Белградом: 2004–2006 годы

Смерть судьи Мэя еще больше сгустила тучи, появившиеся после убийства Зорана Джинджича, над делом Милошевича. Летом накануне открытия процесса обвинение готовилось к перекрестному допросу свидетелей, вызванных в суд Милошевичем. (В первоначальном списке числилось 1400 человек, в том числе ученые и политики, военные и дипломаты из западных стран.) Другие следственные бригады прокурорской службы готовили последние обвинения, которые судебная палата могла выдвинуть до конца 2004 года (согласно стратегии завершения работы трибунала, разработанной Советом безопасности). Сейчас трудно говорить о том, какой ущерб стратегия завершения нанесла нашим усилиям по отправлению правосудия. Но с самого начала было ясно, что сроки, установленные Советом безопасности, пагубно сказались на работе трибунала. Не радовало меня и то, что сербы сформировали новое правительство меньшинства, которое способствовало сохранению социалистической партии Милошевича. Вернулся Коштуница. Он стал премьер-министром Сербии. Борис Тадич покинул министерство обороны и победил на президентских выборах в Сербии. Воинственные ультранационалисты — радикалы Шешеля — составляли треть в парламенте и не позволяли провести ни один закон, который мог бы рассматриваться как уступка Западу. Помню, как я говорила, что электорат Сербии — значительно сократившийся из-за эмиграции наиболее ярких и мотивированных представителей молодежи в 90-е годы и находящийся, по словам Джинджича, под сильнейшим влиянием коммунистов и националистов, — не способен измениться. У меня не было оснований полагать, что сотрудничество Белграда с трибуналом улучшится. Как можно было думать, что Сербия станет стабилизирующей силой на Балканах?

29 июня 2004 года я снова выступала перед Советом безопасности ООН. Со времени моего последнего выступления в декабре 2003 года ничто не изменилось к лучшему. Власти Государственного Союза Сербии и Черногории практически не сотрудничали с трибуналом. Страна под двойным названием превратилась в безопасное убежище по меньшей мере для 15 разыскиваемых, в том числе и для генерала Младича. К тому времени я относилась к Белграду с таким подозрением, что не спешила делиться с властями информацией. Когда я в последний раз сообщила о предполагаемом местонахождении человека, которого разыскивали в связи с резней в Сребренице, Белград сообщил, что политическая обстановка не позволяет совершить арест. А потом, по какому-то странному стечению обстоятельств, разыскиваемый исчез. В заключение своего выступления я сказала: «Убеждена, Совет понимает, что если подобная политика отказа от сотрудничества продолжится, под угрозой окажутся не только цели, сформулированные в стратегии завершения, но и позитивный исход работы всего трибунала в целом».

Президенту

Совета безопасности потребовалось несколько недель для выпуска официального заявления, в котором снова не содержалось ничего, кроме требований. Сербию и Черногорию вновь призывали к сотрудничеству с трибуналом и к немедленному аресту Младича и Караджича. Заявление президента Совета было абсолютно беззубым. За несколько дней до моего выступления в Нью-Йорке сотрудник министерства иностранных дел в Белграде нанес нам очередное оскорбление. Во вторник 13 июля в 9–30 утра сотрудники трибунала вручили властям ордер на арест Горана Хаджича, президента самопровозглашенной республики, созданной Милошевичем и Югославской национальной армией в Хорватии в 1991 году. Трибунал обвинял Хаджича в преследовании и насилии в отношении хорватов и представителей других этнических групп на территории сербской республики в Хорватии. Сербские солдаты и члены полувоенных образований убили сотни гражданских лиц, в том числе женщин и стариков, десятки тысяч людей были вынуждены покинуть свои дома. Человек, поддерживавший идеи трибунала, следил за Хаджичем вплоть до вынесения обвинения. Хаджич жил в Нови-Саде. Этот город расположен на берегу Дуная, к северо-западу от Белграда. Хаджич в шортах и футболке работал в саду, когда у него зазвонил мобильный телефон. Это произошло через несколько часов после того, как в Белград был доставлен ордер на его арест. Звонок, поступивший из министерства иностранных дел, длился всего несколько секунд. Хаджич скрылся в доме и появился через несколько минут полностью одетым и с чемоданом. Он сел в машину и уехал. Наблюдатель сделал фотографии — на них Хаджич разговаривает по телефону, выходит из дома и уезжает. Мы предъявили эти фотографии международному сообществу, чтобы показать, что на самом деле делают белградские власти. В тот же день мы получили информацию о том, что генерал Ратко Младич живет близ сербского города Заечар, возле границы с Болгарией.

Давление со стороны США и Евросоюза, мой доклад Совету безопасности о постоянном отказе Белграда от сотрудничества, статьи иностранных журналистов, посвященные девятой годовщине резни в Сребренице, и скандальные фотографии бегства Хаджича подтолкнули премьер-министра Коштуницу изменить отношение к трибуналу. Следы Хаджича еще не остыли, когда Коштуница назначил ответственным за отношения с трибуналом Небойшу Вуйовича. Затем премьер отправил Вуйовича сообщить нам, что Белград очень серьезно относится к исполнению своих обязательств. Вуйович отказался войти в здание трибунала через парадный вход. Его незамеченным провели в мой кабинет. Наш разговор шел за большим столом. Вуйович сообщил, что отношения с трибуналом — главный приоритет международной политики Белграда. От этого, по его словам, зависело будущее Сербии. Характер сотрудничества с трибуналом определял, будет ли Сербия принята в Евросоюз и сможет ли рассчитывать на военное сотрудничество с НАТО. Вуйович сказал, что Сербия хочет как можно быстрее и рациональнее решить все проблемы, связанные с трибуналом. Все это мы слышали и 14 месяцев назад.

Потом Вуйович произнес речь, которую мы с моими помощниками впоследствии прозвали «медведь в лесу»: именно такую аналогию наш гость использовал при рассказе о том, как Сербия выявляет менее значимых разыскиваемых, убеждает их сдаться добровольно и, таким образом, способствует изоляции и задержанию Младича. Арест «медведя в лесу» — дело двух-трех месяцев. Гражданские и военные службы безопасности Белграда, по словам Вуйовича, активно сотрудничают с иностранными разведками, занимающимися поисками Младича. Но представитель Белграда предупредил нас, что других обвиняемых, в том числе Горана Хаджича и четырех генералов полиции и армии, которых трибунал разыскивал по обвинению в участии в этнических чистках в Косово, Сретена Лукича, Владимира Лазаревича, Властимира Джорджевича и Небойшу Павковича, нужно судить в Сербии. Только после этого можно говорить о передаче этих лиц Гааге. Вуйович сказал, что влиятельные члены сербского общества, в том числе и глава сербской православной церкви, Святейший Патриарх Павел, сделали Младичу «абсолютно ясное предложение». Вуйович заявил, что за неделю до его визита в стране началась широкая кампания по убеждению сербского народа в том, что сотрудничество с трибуналом необходимо. В этой кампании активно участвовало национальное телевидение. Затем Вуйович добавил: «Мы понимаем, что произошло в Сребренице, и хотим положить конец разногласиям… Мы считаем, что интересы прокурорской службы и нашего государства совпадают: мы хотим войти в Евросоюз, а вы — завершить работу трибунала… Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь вам, если вы поможете нам». При этой встрече присутствовал представитель Соединенных Штатов, который фиксировал все сказанное посланцем Белграда.

Я тогда подумала, что либо все то, что сербы выслушивали в течение почти десяти лет, наконец-то дошло до Коштуницы, либо Коштуница решил предложить что-то американцам, которые могут помочь ему построить грандиозную muro di gomma. Я затронула неприятный вопрос — бегство Горана Хаджича. «Мы знали, где он находился, — сказала я. — Обвинение хранилось в тайне. Но информация все же просочилась в СМИ». Вуйович сказал, что Коштуница не имел никакого отношения ни к бегству Хаджича, ни к утечке. Он заявил, что обвинение поступило в самый неподходящий момент — именно тогда, когда Белград начал проводить новую стратегию.