Охотничье братство

Ливеровский Алексей Алексеевич

— Помню, как же.

Открыто летят вальдшнепы, но высоковато.

— Куприн на глухариных токах был, но мало. Где-то его в Белоруссии водили на тока. А Пришвин — мы как-то сидим в пивной, он и признался: никогда на глухарином току не был. Верно ли? Я, Алексей Алексеевич, считаю, что эта охота таинственная, мистическая. Был у меня случай. Вы про «Березовый» ток слышали?

— Как же, и сам бывал. Удивительно, на березах поют.

— Так вот. На этом току в глуши

была избушка. По моей просьбе Военно-охотничье общество ее подправило. Я там неделями жил. После зари сидел перед избушкой за столиком, пил чай. Кругом красота, тишина, только птички заливаются. В общем, не вам рассказывать, знаю, что вы глухарятник подлинный, понимаете, что значит вернуться с глухарем с тока и отдыхать. Чай пью из эмалированной кружки. Почти допил, смотрю — по канавке-ручейку перышко плывет, за ним другое, третье. Перья глухарки. Пошел вверх по ручью разузнать. Метрах в ста, на бережку, масса перьев — видимо, глухарка затрепана. Но кем? Огляделся — хвост глухарки из воды торчит. Потянул — вытащил всю птицу. Хоть и под водой лежала, теплая еще. Норка, наверно, затащила. Подивился, вернулся к домику. Кружка на столе стоит… полная до края холодной воды. Вот чертовщина!

Трубка сопит и фыркает, гаснут спички, Иван Сергеевич поглядывает на меня:

— Через год по пути на этот ток мы с приятелем остановились у лесничихи. Муж у нее погиб на войне, она работает за него. Я рассказываю приятелю про этот случай, а лесничиха смеется: она была в обходе в то утро, проходила мимо избушки и пошутила — черпнула в кружку чистую воду из ручья.

Повернули с Московского шоссе на Лисино — Корпус. Поперек дороги ручей. Заметили всплеск крыльев. Я притормозил. Видим — кулик-черныш самочку топчет рядом, в двух шагах от нас. Иван Сергеевич говорит:

— Не признает кулик таинства любви, наплевать ему на весь мир, когда рядом ОНА. Ну вот и спугнули, — нехорошо.

У крайнего дома в Строении мы поставили машину и пошли на тягу. Она близко от дома — на просеке, где ее пересекает черноольховый ручей. Все было как весной на тяге бывает: певчие дрозды, и пеночка-весничка, и лягушки пели и бултыхались в массе своей же икры, и гуси летели, довольно низко.

Мы пришли на место рановато, надо было ждать. Я сидел неподалеку от Ивана Сергеевича на поваленной ветром березе. Ждал, и было мне хорошо, удивительно хорошо. И не только потому, что удалось выехать из города, что под ногами мягко и вокруг поют птицы, знакомые, лесные, что прохладный воздух напоен запахами открытой земли и молодого листа чуть задымившихся берез, и даже не потому, что вот-вот должен появиться вальдшнеп (я знаю, где покажется его такой знакомый силуэт, — скорее всего, над теми двумя вершинами) — и вспыхнет азарт выстрела. Нет, была в тот вечер и большая радость, знакомая каждому охотнику, — возможность поделиться, угостить собрата охотой. И какого человека! Он видел чуть не всю землю: знойную Африку, страшные льды Севера, пустыни и горы, тайгу и тундру, стриженую зелень Англии и осиротевшие наши послевоенные нивы. И я знал, был уверен, что Иван Сергеевич по складу души, по корню своему русскому, примет и этот не пышный уголок малой моей Родины.

Иван Сергеевич всю тягу простоял на ногах, не присел на пенек. Первый же вальдшнеп налетел на него — открыто, но высоковато, над вершинами больших ольх. Иван Сергеевич стрелял быстрым, нестарческим дуплетом и промахнулся. На меня в это время налетел другой, и я тоже промазал. Плохо мы стреляли оба, а тяга была неплохая — протянуло на выстреле штук семь-восемь. Уже изрядно смеркалось, когда вдоль просеки на меня натянул еще один вальдшнеп. После выстрела косо пошел вниз и

упал где-то против Ивана Сергеевича. Он крикнул:

— Гоп! Упал. Идите сюда.

Я подошел к нему с собакой. Он был огорчен:

— Ну вот, вечная история на тяге, — попробуйте найти! Там, где свалился — вот прямо против меня, чуть левее, — такая дребь, и темно уже.

Забыл или не знал Иван Сергеевич, что Яна моя работает с анонсом, то есть не только делает стойку, а, если я ее не вижу, приходит — «докладывает», что нашла птицу.

Я сказал Яне: «Покажи где!» — она ушла, мы ждали. Слышно было, как плескается в темноте по болоту. Пришла и легла — доложила. Пошел за ней — привела к мертвому вальдшнепу. Иван Сергеевич был радостно поражен:

— Великолепного ума собака! Ай да Янушка!

— А может быть, я так ее выучил?

— Нет-нет, это ум, природный ум. Теперь все рефлексы, рефлексы, ума у животных не признают, а другая собака… а лошади…

Долго еще ворчал Иван Сергеевич, повторяя с досадой: «Рефлексы, рефлексы», — пока мы в полной темноте пробирались к дому.

В машину сели не сразу, зашли в дом, поужинали. Потчевала нас рослая, красивая дочка хозяина. Разговорились. Иван Сергеевич подивился, что они сюда приехали из Саратовской области: «Вот куда судьба занесла. Бывал в Саратовской, хорошие там люди».

Пообещал Иван Сергеевич на следующий год привезти девушке жениха, а когда мы сели в машину, отъехали немного, вдруг сказал:

— Очень важно научить себя без боли думать, что так и будут люди вырастать, жениться, рожать детей — и при тебе, и без тебя.

Начиная с 1950 года Иван Сергеевич состоял членом редакции ленинградского альманаха «Наша охота» (тома 1, 3, 4). В этой редакции с первого же тома состоял и я. Мы не обременяли Ивана Сергеевича редакторскими обязанностями, это была почетная редактура. Однако она как бы привлекала внимание Ивана Сергеевича к альманаху, и нам легче было просить и его непосредственного участия как автора. Для номера 1-го он дал нам «На весенней тяге», «Малинка», «Рябчик», «В зимние ночи», для 3-го — «Маленькие рассказы», для 5-го — «На медвежьей охоте», «Олени», «По волчьему следу», «Зайцы».

В июне 1959 года скончался Виталий Валентинович Бианки. Основанная им ежемесячная, очень популярная в те годы радиопередача «Вести из леса» осиротела. Составителем ее стал Николай Иванович Сладков, и я помогал как мог. Помимо того, что пришлось самому много писать, приходилось и собирать материалы у авторов. Иван Сергеевич был в их числе. Я получал от него рассказы у него на дому и по почте. Часто говорили по телефону.

Иван Сергеевич очень хорошо относился к «Вестям из леса». Для иллюстрации этого приведу его письмо (тогда он еще писал сам).

«22 апр. 1960.

Дорогой Алексей Алексеевич!

Посылаю на Ваше усмотрение две крошечные картинки: майскую запевку и о черемухе.

Хотелось бы редакции „Вестей“ посоветовать как можно больше обращать внимания на поэтическуюсторону содержания передач, стараться не делать их „утилитарными“ (это теперь в моде). В детстве и в старости нас волнует песнясоловья или жаворонка, а не то, какой раскраски яйца в их гнездах и как сделаны эти гнезда. Картины Левитана или Поленова волнуют нас не тем, что в них „научно“ объясняется природа, а тем, что они поэтичны и правдивы, и в них нет никакого „закрученного“ или выдуманного „сюжета“. Даже в самых маленьких вещичках (например, в рисунках Серова, изображающих обыкновенную ворону) необходима крупинка любви, а не только познания.

Впрочем, это я так, пришлось к слову. Знаю, что и Вы сами разделяете эти мои бесспорные размышления».

Жму руку И. Соколов-Микитов.