Охотничье братство
Шрифт:
Как и в других случаях, рассказывая о ком-нибудь из друзей, особенно ярко вижу одну-две охоты с ним. Для Модеста — это охота на озере Виркинсельга. В конце красивой, в тот год затяжной осени мы с Модестом Калининым приехали на Карельский перешеек, рассчитывая застать на одном из озер массовый пролет серой утки. Получили на базе челнок, добрались через узкую протоку к озеру Виркинсельга. Заранее решили, что будем стрелять в вылетающих из камышей уток, а толкать челнок поочередно, смена — после первого промаха. Памятный для нас обоих день.
Вокруг большого озера стояли пустые разноцветные финские домики (это было вскоре после войны), а на воде и на берегах ни одной лодки. Я вспомнил, как недавно пролетал над этими местами. Во всех озерах сверху хорошо были видны лежащие на дне затопленные финнами при уходе различные шлюпки и даже яхты. На Карельском перешейке неизменно чувствую печаль и неуютность.
По берегам Виркинсельги сосновые боры, кое-где березы и осины, — они в этот день были особенно заметны, нарядно и
Пожалуй, из всех моих друзей-охотников никто столько не добывал вальдшнепов, уток, зайцев и другой дичи, как он. Однако с годами Модест стал меньше обращать внимание на результаты охоты: интересуется природой в самом широком смысле, ходом процесса охоты, а не количеством взятой дичи, дарит ее друзьям и спутникам. Еще характерная черта: не может снять шкурку с убитой пушнины или — еще труднее — добить подранка. Охоту и природу знает лучше всех из нашей компании — правда, это не удивительно, это его специальность.
Как компаньон по охоте приятен, не отказывается ни от какой работы: у костра, у машины и на стоянке в деревнях. Но самое хорошее в нем как в охотнике — верность делу. Такой пример. Многие мои гончие, особенно последние, отличались чрезвычайно высокой вязкостью; когда со мной Модест, я спокоен. Если заяц или лисица вовремя не взяты, наступает кризис: вечер, надо торопиться с отъездом, а в таинственной глубине леса идет и идет неустанный и неумолчный гон. Снять с гона собаку чрезвычайно трудно. Надо по лесу в темноте подобраться к гону, остановить и взять на поводок обазартившуюся собаку. И вот тут-то, бывало, многие мои спутники, смущенно извиняясь, уезжали в город. И в какой-то мере были правы — им надо рано на работу. Модест никогда, ни при каких обстоятельствах гончую в лесу не бросит.
Дополню к этой характеристике, что, начав, как и все мы, в ранние годы с очень плохих ружей, он имел и имеет ружья высокого класса. Практика охоты с собаками начиналась с наших собак, потом были, конечно, и свои. Я навсегда запомнил его англичанку Диву, величайшего мастера работы по вальдшнепам. Несколько раз бывал с ней на осенних высыпках. Незабываема обстановка этих охот: высокое небо, нарядные леса, гогот пролетных гусей и… работа Дивы. Надо было видеть, как она осмысленно, прямо как человек, обыскивает припойменные ольшаники, как осторожничает, как, прихватив малейший запах, какие-то флюиды, оставшиеся на палой листве, уверенно ведет и четко становится. Ни один вальдшнеп не уйдет… вот он, длинноклювый красавец, взрывающийся воркующими крыльями неожиданно и резко!
Сегодня Модесту Владимировичу Калинину немало лет, сильно побелела голова, не очень уж хорошее здоровье, пожертвованное, как ни странно, тому же охотничьему делу, но по-прежнему великая к нему страсть. Свое научное мышление по охотоведению он обосновал на двойной основе: лесохозяйственном образовании и биологическом. По моему мнению, на сегодняшний день старший научный сотрудник ЛЕННИЛХа Калинин — один из самых знающих и ведущих охотоведов страны. Он широко наблюдает у нас и в соседних странах охотничье дело, пишет о нем, занимается составлением альманаха «Наша охота», страстно защищает природу и оскорбляется душевно, если кто-нибудь, спутав охотников с браконьерами, укоризненно выскажется об этой извечной человеческой страсти.
Модест Калинин с братьями Ливеровскими на выставке собак. 1973 г.
Моя дочь Ольга — член нашего охотничьего братства. Это несколько необычно, но иначе и быть не могло. В семье, весь уклад жизни которой отражал мою увлеченность охотничьей страстью, где использовалась любая возможность, чтобы уехать в лес, на озеро, в новгородское приволье, — в этой семье не было сына, росла дочь. А впервые я взял Ольгу в лес, когда ей было без малого три месяца. Из лесной деревушки Колмышино принес ее на полотенце к любимому озеру Городно. На высокой горе Мулёвке положил в одеяльце прямо на брусничник. Рядом мы с женой собирали ягоды. Вдруг девочка, обычно спокойная, зашлась отчаянным криком. Распеленав, увидели
Не знаю, что первично: то ли общение с лесом делает человека поэтом, то ли поэтичность натуры помогает человеку почувствовать красоту природы, но связь несомненная.
Обучение охотничьему делу.
Подслух — это подслушать, как прилетают птицы. Подслух — это разведать, где глухари… Нет! Это гораздо больше: стихнуть, с природой слиться, Слушать, как гаснет ветер, видеть, как тает снег…Я привел отрывок из стихотворения Ольги, напечатанного в журнале «Охота». Там у нее глухарь —
Черный и бородатый, глохнущий от желанья, Четким и рваным ритмом бьет в напряженный слух. Это колдун, творящий вещие заклинанья, Это старик, влюбленный в девственную весну.Я хорошо помню первого Ольгиного глухаря. Мы с ней затаборились на краю просеки в 59-м квартале Лисинского лесничества. Прилет был неплохой, штук шесть-семь. И надо же так случиться, что неподалеку от нас с вечера запел мошник. Темнеет, а глухарь все т о чит и т о чит. Не люблю стрелять на подслухе, а тут подумалось: «Затучило. Хорошей зари не жди. Может, и не запоют…» Дал Ольге свое «Лебо», сказал: «Скачи!» Невысокая фигурка с длинным ружьем на плече исчезла в сумерках, а я сидел, привалясь к стволу дерева, слушал. Тянулось настороженное ожидание. Глухарь пел, пел и наконец смолк. Тишина. Совсем стемнело. Ясно, охота у Ольги не получилась, но что она делает там, в ночном лесу? Пойти поискать? И тут — вспышка света, гром выстрела и шум падающей птицы. Подошла Ольга, я осветил ее фонариком. Повесив ружье за спину, она несла перед собой огромную птицу, прижимая ее к груди двумя руками. Успокоилась, рассказала, что очень боялась спугнуть, не скакала, а делала к глухарю по два осторожных шага, четко прослушивая конец глухой песни. Когда подошла близко, глухарь смолк. Оглядела, но стрелять боялась — темно. Ждала, смиряя сердцебиение, думала: «Хоть бы луна показалась из-за тучки, на минутку бы выглянула!» Потом вспомнила мой совет: «Если темно, плохо видно, — не целься, обязательно обнизишь. Взгляни пристально на глухаря и стреляй навскидку, как на стенде». Так и сделала, а дальше — «разве из „Лебо“ могут быть подранки?» Надо сказать, что у нашей молодежи мое садочное ружье считалось легендарным по бою.
Хорошо освоив охоту на токах, Ольга предпочитала ее всем другим, ездила в весеннее время на тока слушать глухарей, наблюдать весну:
Солнце, вырасти радость во мне! Выпестуй плод из завязи! Я, как любви, рада твоей Ласке, забытой за зиму. С плеч, словно елка Ледовый груз, Зимнюю тяжесть скину я, И закачаюсь, и распрямлюсь С песнею глухариною.Ружье у Ольги дареное. Мой старый друг по работе и охоте Сергей Коротов был владельцем красавца ирландца по кличке Рыжик. Собака породная, эффектная, но несколько миниатюрная. На выставке собак рядом с огромной фигурой владельца Рыжик казался еще мельче. Сергей попросил Ольгу водить по рингу своего любимца. Рыжик получил первое место с оценкой «отлично», а растроганный хозяин подарил ей ружье. Прекрасное легонькое немецкое ружье «Аншютц» шестнадцатого калибра. Сам Сергей с ним не охотился — «дамская игрушка», и бой слабоват — рассыпает. Это ружье сыграло большую роль в жизни Ольги-охотницы. На ходовых охотах она всегда была с ним. «Таскать весь день тяжелое ружье ради одного-двух выстрелов? Нет уж, я лучше с этим, легоньким, а промажу — не беда». Потом и вовсе от ружья отказалась, однако в охотах продолжала принимать горячее участие.