Охотник за смертью: Судьба

Грин Саймон

Пробыв там достаточно долго, чтобы зафиксировать ориентиры (бесконечное море, тягостное присутствие Шаба, огромное черное солнце «возрожденных»), он сосредоточился на определении своей позиции во времени. Раньше, при обращении к силам Лабиринта, ему много раз доводилось ощущать, как его мысли движутся в необычных направлениях. Но то, что он чувствовал сейчас, было еще более странным и пугающим. Прошлое, настоящее и будущее слились в сплошную рябь из звуков и образов, разветвляясь и смешиваясь в бесконечном множестве вероятностей. Он видел давно умерших друзей и старых врагов, видел войны на Туманном Мире и Голгофе, видел себя сражавшимся на забитых народом улицах — окровавленным, побеждавшим и умиравшим. Снова, снова и снова. Оуэн Охотник за Смертью приблизился к нему, пытаясь сказать что-то важное, но был подхвачен безжалостным вихрем Времени и унесен прочь.

Рэндом

пронзительно закричал. Он почувствовал себя узнанным и разоблаченным, разрываемым на бесконечное число сфер, несущихся в разных направлениях. Колоссальным усилием воли он заставил себя полностью сконцентрироваться на тайнике, пузырьке, удерживаемом во Времени древними энергиями. А сконцентрировавшись, совершил мощный рывок.

Ревущее Время в это равное вечности мгновение его стремительного, затяжного падения выдавливало и отшвыривало его наружу. Но он удержался в завывающем смерче и попал наконец в тот самый момент, который существовал и сохранялся внутри стасис-поля.

Упав на толстый ворсистый ковер, он не сразу пришел в себя. И лишь после того, как полностью восстановил способность мыслить, сел и огляделся по сторонам. Помещение, куда его занесло, размерами соответствовало стандартному фамильному склепу, с той единственной разницей, что на том месте, где должен был находиться гроб, стояла кровать. Остальную часть помещения занимали разнообразные приспособления, приборы и механизмы, разбираться в устройстве и назначении которых у него не было ни малейшего желания. Рэндом испытывал непривычное чувство: ведь человек по имени Драм, движимый исключительно ненавистью к собственному отцу, погрузил себя в сон, снаружи длящийся столетиями.

Джек, как и все, знал эту историю в общих чертах. Первый Охотник за Смертью, основатель рода по имени Жиль, имел сына, подлинное имя которого история не сохранила. Этот сын то ли предал своего отца, то ли был предан им (существовало несколько версий, трактовавших этот момент по-разному), и между ними началась страшная вражда. Когда стало известно, что отец поместил себя в стасис, сын обрек себя на ту же участь, дабы по пробуждении отца восстать ото сна самому и получить возможность убить его. Только вот вышло так, что императрица Лайонстон нашла его раньше, разбудила (скорее всего, не поцелуем) и сделала своим подручным. Приняв имя Драм, он начал служить императрице в качестве официального Душегуба — исключительно ради того, чтобы не сидеть без дела в ожидании отцовского пробуждения. И когда Жиль вернулся, сын последовал за отцом в Черную Тьму. Когда Драм погиб, там, в Мире вольфлингов, все решили, что вместе с ним умерли и его намерения отомстить ненавистной семье и Империи. Однако Рэндом при желании мог воплотить мрачные мечты Драма в жизнь. Кто знает, какое ужасное знание, какое страшное оружие, столь нужное Шабу для борьбы против человечества, таилось под сводами древнего склепа?

— Лайонстон? — позвал Рэндом. — Ты слышишь меня? Лайонстон!

Ответа не последовало, Рэндом улыбнулся и немного расслабился. По отношению к Шабу тайник пребывал в ином времени, и чтобы проверить, как исполняет Джек договор, бывшая императрица должна была дождаться его возвращения. Его это устраивало, потому что давало возможность пораскинуть мозгами. У него с самого начала не было намерения вооружать Шаб знаниями, опасными для человечества. Пусть он и изгой, но вовсе не сумасшедший. Утраченные технические секреты древней Империи действительно интересовали его, ведь здесь вполне могло найтись лекарство против наночумы или сверхмощное оружие, способное остановить Шаб или «возрожденных». А заодно и помочь ему в борьбе против продажных властей.

Он принялся методично обшаривать помещение, дотошно рассматривая разбросанные здесь и там образцы древней техники. Некоторые устройства явно предназначались для поддержания стасис-поля, другие представляли собой несколько усовершенствованные или, наоборот, чуть более примитивные аналоги современных приспособлений схожего назначения. Попадались и предметы, относительно которых он не мог сказать ничего определенного. Но вот ничего похожего на оружие Рэндом не находил. И ничего, что хотя бы отдаленно наводило на мысль о связи с нанотехнологией. Похоже, все надежды на обретение панацеи, равно как и абсолютного оружия, оказались напрасными.

Рэндом устало вздохнул. Он был бы совсем не прочь спасти человечество еще раз, пусть просто для того, чтобы утереть носы всем этим чистоплюям, опять не сумевшим обойтись без него. Мысль, возможно, и не самая достойная, но что с того?

В результате

скурпулезнейшего обыска Джек обнаружил в кровати Драма потайную панель, а за ней шкатулку, запечатанную фамильным гербом Охотников за Смертью. Без труда сломав замок голыми руками, Рэндом вытряхнул содержимое шкатулки на кровать и принялся рыться в бумагах. В его руках оказалась подборка древних фамильных документов, относившихся ко временам и деяниям Жиля Охотника за Смертью. Установив, что большая часть этих преданий записана от руки, предположительно Драмом, Джек фыркнул. Кто бы мог заподозрить Драма в подобной сентиментальности? Или он собирал свидетельства былых измен, прошлой злобы и ненависти, чтобы еще сильнее разжечь в себе пламя гнева и подогреть жажду мщения? Наверное, Драм сохранил воспоминания и свидетельства, чтобы ничего не забыть. Он ждал возвращения отца, чтобы спустя века подлить масла в незатухающий огонь своей злобы. Это, конечно, чудно. Но в конце концов кто, кроме отчаявшегося безумца, погрузит себя в вековой сон с перспективой пробуждения в совершенно чужом мире, где все, что он знал, давно обратилось в прах и небытие? И все во имя ненависти и мести.

Драм был сыном своего отца.

В шкатулке сохранилось множество писем, адресованных сыну и написанных отцом на бумаге. В ту пору это было лучшим способом сохранить тайну, ведь такое письмо существовало лишь в единственном экземпляре. Судя по тому, как помялись и истерлись листки, их читали и перечитывали не один раз. Имелась и голографическая запись, которую Рэндом просматривал снова и снова. Жиль Охотник за Смертью находился, скорее всего, в кругу семьи, рядом с высокой, стройной блондинкой в струящемся белом одеянии. Улыбка этой красавицы казалась натянутой, она смотрела в камеру так, словно умоляла о помощи. Рядом с ней стоял тот, кто впоследствии стал ее убийцей, ее сын Драм. Он выглядел чуть моложе, чем помнил его Рэндом, но уже тогда отличался одержимостью. Должно быть, родители знали, что с сыном неладно. Это читалось и в его взгляде, и в улыбке, которая на самом деле вовсе не являлась улыбкой. Но более всего внимание Рэндома привлек самый юный член семьи. Вновь и вновь Джек рассматривал младенца, завернутого в очень знакомый ему плащ. Этого самого ребенка, в этом самом плаще с гербом Охотников за Смертью, он уже видел раньше. В Мире вольфлингов, в самом центре Лабиринта Безумия.

Тогда Жиль сказал, что этот ребенок является его клоном, произведенным им самим и наделенным страшными силами. Последнее соответствовало действительности: в одно мгновение это дитя погасило тысячу солнц, что привело к гибели миллиардов людей и возникновению Черной Тьмы. Считалось, что капитан Сайленс, уничтожив Лабиринт Безумия, уничтожил и дитя. Но Рэндом никогда в это особо не верил.

Джек, внимательно читая письмо за письмом, постепенно восстановил истинную картину тех давних событий. Истину, которую Жиль утаил от них, скрыв за завесой лжи и полуправды. Ребенок являлся отнюдь не клоном. Он был незаконнорожденным, появившимся на свет в результате связи Жиля Охотника за Смертью с супругой тогдашнего правящего императора, императрицей Гермионой. Кто-то из любовников потерял осторожность, и императрица понесла. Сначала император Ульрик Второй не сомневался в своем отцовстве, но вскоре после родов правда вышла наружу. Чтобы защитить новорожденного от монаршего гнева, Жиль вырвал младенца из лап императора и пустился с ним в бега. Оказалось, что никакого легендарного конфликта между двумя величайшими людьми той эпохи вовсе не было. Никогда не было. Существовал лишь гнев обманутого мужа.

Впрочем, Рэндому, как и остальным, следовало бы сразу понять, что Жиль лгал. Этот ребенок не мог быть клоном по той простой причине, что клонирование человека стало возможным лишь спустя столетия после этой истории. Видимо, невероятные возможности младенца произвели столь сильное впечатление, что они восприняли весть о клонировании как одно из доказательств забытых научных достижений прежней Империи. Но почему Жиль солгал? Чтобы защитить свою репутацию или репутацию своего незаконнорожденного ребенка? Естественно, правда о происхождении «братишки» повергла Драма в ярость. Безумная злоба сделала его письма почти бессвязными, полными ненависти к младенцу. Он не сомневался в том, что теперь его обойдут, лишат наследства, забудут, отдав предпочтение отпрыску Охотника за Смертью и императрицы. Версию о том, что появление мальчика на свет было всего лишь результатом нелепой случайности, старший сын Жиля во внимание не принимал. Рождение ребенка он считал частью заговора по возведению семьи Охотников за Смертью на императорский трон.