Охотник

Олдридж Джеймс

Это им понравилось, и они одобрительно загудели.

— Но, — продолжал Бэрк, — за каждый сезон разрешено будет брать не больше двух бобров и двух ондатр с каждой норы вашего угодья. Вы должны будете каждый год сами определять, сколько у вас хаток и нор, и число добытых шкурок не должно превышать это количество больше чем вдвое. При чрезмерном облове число хаток уменьшится, а с ним и ваша норма. При разумном хозяйстве вы станете звероводами, количество хаток будет с каждым годом увеличиваться, а с ними и ваша добыча. Ну как, справедливо?

— Справедливо, — отозвались они и потребовали

тянуть жребий.

— Должен сейчас же добавить, — дипломатично закончил Бэрк, — что рыбная ловля в любое время закрыта сроком на два года.

Это была крутая мера, но их больше интересовало звероловство, и они опять стали торопить с жеребьевкой.

Инспектор и Бэрк нарезали тринадцать листков бумаги, написали на шести из них слово «Участок» и аккуратно сложили вчетверо.

— Одолжите нам вашу кепку, Рой, — попросил Бэрк, и тень улыбки мелькнула у него в глазах.

На минуту в них проснулось чувство юмора. Самсон сорвал у Роя с головы его потрепанную кепку и бросил Бэрку. Все расхохотались, а Рой с унылым смущением пригладил мокрые волосы.

— Ну что ж, начнем! — сказал Бэрк и стал медленно обносить кепку по кругу.

Первые двое вытащили пустышки и промолчали. Третьим тянул Льюис Бэрк, старейший зверолов Муск-о-ги, чудаковатый маленький ирландец с седой головой и сизовато-коричневым от загара лицом. Он ловил зверя в Муск-о-ги всю свою жизнь и жил лесным сычом, не покидая своего участка. О нем уже успели забыть и вспомнили только теперь, когда он тянул жребий. Вытащив бумажку, он беспомощно оглянулся — читать он не умел.

— Твоя взяла. Лью! — закричал ему Скотти. — Участок за тобой.

Старик ничего не сказал, только тщательно сложил листок, как будто это был и в самом деле законный документ на владение.

Потом подошел Самсон, оглянулся на Скотти и потянул.

— Пусто, — сказал он. — Ничего нет.

Скотти моргнул и осторожно протянул руку. Он было улыбнулся, показывая надписанный клочок, но потом приуныл.

— Я не виноват, — сказал он Самсону, — право, не виноват!

— Рой, — быстро вызвал Бэрк и протянул кепку.

Рой посмотрел на Бэрка и вспомнил бешеную гонку по озеру Т в день прибытия самолета биологов. В его пальцах сейчас было озеро Т и его хижина и весь Муск-о-ги, и на мгновение он увидел, как возвращается туда и вновь пытает счастья даже на урезанной территории, в Муск-о-ги, потерявшем половину своего населения и большую часть дичи.

— Это ваша кепка, Рой, — сказал Бэрк. — Смелей. Тяните!

Рой потянул — и Рой выиграл, и раздались приветствия в честь Роя, так что он понял — перед ним только одно решение: лес, как и прежде. Не было ни Сент-Эллена, ни Сэма, ни Энди, ни даже Джин. Потом он понял, что выбрал себе в удел лесное одиночество, и стал наблюдать за Индейцем Бобом.

Индеец не привык играть серьезными жизненными вопросами, азарт не был в духе его народа. Делать ставки его заставляло только вынужденное общение с белыми людьми, но и тут для него законом были отняты равные шансы, точно так же как законом было отнято, например, право пить спиртное. Но сейчас ему была навязана самая крупная игра его жизни, и он посмотрел на Бэрка с презрением индейца не к одному Бэрку, но ко всем Бэркам на свете.

Боб проиграл, но умирающие его глаза и мертвенно бледные губы ровно ничего не выразили.

Три остальных надписанных жребия были уже скорее трагедией, чем даром судьбы, и последний достался пьянице шотландцу, которого лес постепенно губил и теперь мог погубить окончательно.

— Ну вот, с этим решено, — сказал инспектор, и у него был вид человека, тоже что-то потерявшего. — Остается добавить немногое. Новые угодья на севере по-прежнему открыты и будут открыты до мая. Если кто-нибудь из вас хочет охотиться там, я приму заявление и, ручаюсь, вы участки получите. Я знаю, что это далеко и что почти немыслимо жить тут в Сент-Эллене, а охотиться там. Это, конечно, уже не мой район. Но, во всяком случае, я попытаюсь добиться, чтобы был намечен удобный путь по реке Уип-о-Уилл, чтобы за счет правительства были прочищены волоки и какое-то подобие тропы, так чтобы каждый хоть раз в сезон мог добраться сюда пешком и лодкой. Я не уверен, что мне это удастся, но вот мистер Бэрк согласен похлопотать об этом в департаменте. Так что, если кто хочет получить участок на севере, запишитесь у меня. Вот, кажется, все.

Они расходились медленно, потому что такое собрание едва ли повторится и у каждого было что сказать другому. Исключением был Рой, и Рой ушел первым из всех. Проходя мимо инспектора и Бэрка, он остановился взять свою кепку.

Бэрк протянул ее Рою.

— За охотничье счастье! — с улыбкой сказал он, видимо, ожидая, что Рой на это отзовется.

Рой взял кепку и в ободряющем взгляде Бэрка увидел возможность собственного возрождения. Он мог вернуться к своим озерам, и лесам, и звериным тропам. Мог вернуться к смене охотничьих сезонов и возобновить свой поединок со стихиями и с пушным инспектором. В ответ на подстрекающую улыбку Бэрка подымалась в нем тяга ко всему этому, и все же он знал, что не вернется. Раз нет для него Сент-Эллена, нет и Муск-о-ги, и образ Муск-о-ги потускнел. Рой надвинул на голову кепку.

— Ну, как охотились, Рой? — спросил его инспектор.

— Хорошо.

— Меха, конечно, первоклассные?

— Всякие есть.

— А кому продали? — спросил инспектор.

— Пока еще никому, — сказал Рой и внезапно принял решение. — Знаете что, инспектор, — медленно сказал он. — Если не будет возражений, отдайте мой участок Индейцу Бобу. Вы ничего не имеете против?

Инспектор не сразу понял Роя.

— Зачем? — сказал он. — Вы вытянули свой жребий, а Боб возьмет себе участок на севере.

Рой потерял терпение:

— Я отказываюсь от своего участка. Передайте его Бобу, если, конечно, он захочет.

Рой знал теперь, что желание отказаться возникло у него еще в тот момент, когда он увидел в руках индейца чистый белый листок. В этот момент собственная победа Роя обернулась для него крахом, и теперь он без сожаления отдавал участок Бобу. Его не мучило, что он нарушил закон или охотился в заповеднике. Он отдавал участок Бобу потому, что не мог вернуться в Муск-о-ги, отдавал как осознанный им долг перед индейцем и перед всяким человеком, перед всеми людьми, которые, в свою очередь, были в долгу перед ним и выручили бы его в случае нужды.