Охотники на мамонтов

Ауэл Джин Мари Антинен

Когда она закончила, темно-серый блестящий камешек принял форму овала с затупленным концом. Она оглядела его, сделала последний штрих, потом срезала уголок с затупленной стороны, получив таким образом заготовку для острия. Поставив камень в надлежащее положение, она сняла еще одну чешуйку в намеченном месте и получила лезвие, повторявшее овальную форму камня и при этом острое как бритва.

Хотя она использовала только каменный резец, у нее получился вполне годный к употреблению острый нож. Эйла отрезала длинный тонкий кусок от принесенного с собой куска оленьей кожи, затем загнула один из его концов и по кругу обрезала края. Потом она снова взяла резец. Отколов

несколько кусочков камня, она сделала наконечник ножа острым, как игла. Этим острием она проделала по краю кожаного кружка отверстия и продела в них длинный кожаный шнур.

Надев этот мешочек на шею, но не завязывая пока узел, она взяла свои амулеты, знаки своего тотема. Какое-то время она смотрела на них — и наконец с замирающим сердцем сложила их в свой новенький мешочек, затянув шнурок туже. Она приняла решение остаться с Мамутои и соединить свою жизнь с Ранеком, но почему-то она не получила никакого знака, исходящего от ее тотема Пещерного Льва, который подтвердил бы, что этот выбор — верный.

Закончив с амулетом, она спустилась к ручью и, набрав воды, опустила в сосуд горячие камни из костра. В это время года еще не найти настоящего мыльного корня, а для хвоща здесь места слишком открытые, он любит сырость и тень. Нужно было найти какую-то замену традиционным очищающим веществам, использующимся в Клане.

Опустив кожистые, со сладковатым запахом цветы в горячую воду, она добавила кучку древесных корней, цветы водосбора и березовые почки для запаха весенней свежести — и отставила варево в сторону. Ей потребовалось немало времени, чтобы решить, чем можно заменить средство от блох и вшей, которое делалось из папоротника. Получилось так, что ей ненароком рассказала Неззи.

Быстро раздевшись, она взяла два туго завязанных узелка и направилась к реке. В одном был мыльный состав, в другом — немного жеребячьей мочи.

Когда Эйла стала раздеваться, у Джондалара захватило дух; зрелище ее полнокровной, зрелой красоты наполнило его желанием, которое он едва в силах был сдержать. Но мысль о тех неслыханных действиях, которые совершил он, когда пожелал ее в последний раз, остановила его. Зимой она снова стала заплетать косы, и когда она сейчас распустила волосы — он припомнил, как впервые увидел ее обнаженной… В жаркий день в долине — прекрасное золотистое тело, влажное после купания. Он уговаривал себя не смотреть на нее — и мог незаметно ускользнуть, когда она отвернулась и вошла в воду, — но даже если бы от этого зависела его жизнь, он не в силах был шевельнуться.

* * *

Эйла начала очищение с того, что смазалась жеребячьей мочой. Она резко пахла и щипала кожу, но хорошо очищала и убивала вшей и блох. Она даже немного высветлила волосы. Речная вода была все еще ледяной от талого снега, но это лишь бодрило; поток, полный песка и мелких камней, без остатка смывал грязь — вместе с резким запахом мочи.

Когда она вышла на берег, ее чистое тело порозовело от холода, но сладковато пахнущая, богатая сапонином жидкость была по-прежнему теплой и хорошо пенилась, когда Эйла стала втирать ее в свою кожу и волосы. Потом Она направилась к заводи, где вода была не такая мутная, как в реке. Ополоснувшись, она завернулась в мягкую выделанную шкуру, чтобы обсохнуть, а тем временем расчесала волосы жестким гребнем и заколола их заколкой из мамонтовой кости. Как это приятно — чистота и свежесть!

Хотя он мучительно желал соединиться с Эйлой, сама возможность наблюдать за ней доставила ему странное удовольствие. Он не просто видел ее пышное, с богатыми женскими формами, и все же стройное,

статное тело с развитыми мышцами. Ему нравилось смотреть на нее, следить за ее движениями, полными природной грации, за ее работой, обличающей опыт и мастерство. Разводила она огонь или мастерила что-то — она точно знала, как надо работать, и не делала лишних движений. Джондалар всегда восхищался ее умом и сноровкой. Это придавало ей еще большую привлекательность. И все же он тосковал по ней, и лицезрение ее красоты наполняло его желанием быть с ней рядом.

Эйла уже оделась, когда тявканье волчонка заставило ее обернуться — и улыбнуться.

— Волк? Что ты здесь делаешь? Убежал от Ридага? — спросила она, а волчонок приветственно прыгнул на нее, радуясь, что она рядом. Потом он стал обнюхивать окрестности, а Эйла тем временем собирала свои вещи. — Ну вот ты и нашел меня, и мы можем идти домой. Идем, Волк. Что это ты ищешь в тех кустах… Джондалар!

Эйла безмолвно застыла, увидев, что именно искал волчонок, а Джондалар был слишком смущен, чтобы говорить. И все же они не могли отвести глаз друг от друга, и глаза говорили больше, чем могли бы сказать слова. Но оба они не верили увиденному. Наконец Джондалар попытался объяснить: — Я… я шел мимо…

Он оборвал себя, даже не пытаясь закончить свое жалкое объяснение, обернулся и быстро пошел прочь. Эйла последовала за ним к стоянке чуть помедленнее, тяжело ступая по склону. Поведение Джондалара смутило ее. Она не знала, сколько времени пробыл он здесь, но знала, что он за ней следил, и недоумевала — почему он прятался от нее? Она не знала что думать.

А Джондалар не сразу вернулся на стоянку. Он не был уверен, что готов прямо сейчас встретиться с ней лицом к лицу — да и с кем бы то ни было. Он повернул назад и шел куда глаза глядят, пока не оказался в том же самом уединенном месте, откуда начал путь.

Он подошел к пепелищу, оставшемуся от маленького костра, стал на колени, почувствовал, как чуть-чуть согревает руки поднимающееся от него тепло, и прикрыл глаза, оживляя в памяти сцену, свидетелем которой оказался. Когда он открыл глаза, то заметил оставленный Эйлой осколок кремня и стал его разглядывать. Рядом с обрезками кожи он заметил шило. Он поднял его. Оно сделано было не так, как он привык. Простое, почти грубое, но доброе, умелое орудие. И острое, подумал он, наколов палец.

Этот инструмент напомнил ему об Эйле, о скрытом в ней противоречии; о ее простоте, в которой таилось древнее знание; об искренней наивности, сочетающейся с глубоким и богатым опытом. Он решил навсегда сохранить эту вещь и, завернув шило в кожаный обрезок, взял его с собой.

* * *

Пир проходил в кухонном очаге днем, в теплые часы; но пологи повсюду были подняты, чтобы свежий воздух проникал в помещение и чтобы легче было входить и выходить из дома. Многие пирующие толпились снаружи — играли в различные игры, боролись (это было любимое развлечение в весеннюю пору), пели и танцевали.

Они обменивались подарками, желая друг другу счастья и удачи, в знак того, что Великая Мать вновь принесла на землю жизнь и тепло и они благодарны за дары, ниспосланные Ею. Подарки были мелкие: пояс, ножны, клыки животных с дырками в корне или прорезями для шнурка и бусы — их носили просто так и нашивали на одежду. В этом году в моде были держатели для ниток вместе с футлярами для иголок, которые делали из тростника или полых птичьих костей. Первый такой сделала Неззи; она хранила его в расшитом кошельке вместе с кусочком мамонтовой кожи, который она использовала как наперсток. Другие подхватили ее идею.