Охотники на мамонтов
Шрифт:
— По-моему, ты говорила, что Ура должна будет соединиться с Дарком? — спросил Ридаг, повернувшись к свету, идущему от костра, чтобы его движения были видны Эйле. Он невольно заинтересовался ее рассказом.
— Да. Ее мать нашла меня, и мы обо всем договорились. Она очень обрадовалась, узнав, что в Клане есть еще один такой ребенок, мальчик, похожий на ее дочь. Она очень боялась, что ее дочь никогда не сможет найти пару. Но, честно говоря, я тогда не придавала этому особого значения. Я была просто благодарна, что Клан принял Дарка.
— Клан принял Дарка? Несмотря на то что он был не таким, как они? — знаками спросил Ридаг.
— Да, Бран признал его, Креб дал ему имя. Даже Бруду пришлось смириться с этим. И все любили
— Я ненавижу Летний Сход! — Гневные жесты Ридага были исполнены отчаяния. — Как бы мне хотелось жить в Клане вместе с Дарком.
Отчаяние Ридага потрясло Эйлу. Постаравшись отвлечь его разговором, она в конце концов уговорила его немного поесть, а потом уложила спать, но мысли ее невольно возвращались к последним словам мальчика.
Ранек наблюдал за Эйлой весь вечер. Он заметил ее удрученное состояние, она постоянно отвлекалась от дел и за вечерней трапезой почти ничего не ела, рассеянно глядя куда-то вдаль или сосредоточенно размышляя о чем-то. Он понял, что она сильно расстроена, и ему очень хотелось как-то утешить ее, разделить с ней эти печальные думы.
В эту ночь никто из обитателей не покинул Рогожную стоянку, поэтому в палатке было полно народу. Ранек ждал, когда Эйла наконец пойдет спать.
— Может быть, сегодня ты будешь со мной, Эйла? — Ранек заметил, что она опустила глаза и нахмурилась. — Мы не будем делить Дары Радости, — быстро добавил он, — если ты этого не хочешь. Я понимаю, что у тебя сегодня был трудный день…
— Я думаю, для Львиной стоянки он был еще более трудным, — сказала Эйла.
— Да нет, мне так не кажется, но это не имеет значения. Мне просто хочется как-то помочь тебе, Эйла. Возможно, вместе нам будет теплее и моя любовь утешит тебя. Мне хочется быть рядом с тобой этой ночью.
Она согласно кивнула и, забравшись под меховое покрывало, устроилась рядом с Ранеком, но ей не спалось, она не могла даже лежать спокойно расслабившись, и он осознавал это.
— Эйла, что тебя беспокоит? Ты не хочешь поделиться со мной? — сказал Ранек.
— Я все думаю о Ридаге и о моем сыне, не знаю, смогу ли я рассказать об этом. Сначала мне нужно самой все обдумать.
— Наверное, ты предпочла бы сейчас лежать в своей постели? — спросил он после недолгого молчания.
— Я понимаю, что ты хочешь помочь мне, Ранек, и уже от этого мне становится гораздо легче. Я даже не могу передать, как я обрадовалась там, на поляне, увидев, что ты стоишь рядом со мной. И я очень благодарна также Львиной стоянке. Все относились ко мне так доброжелательно, с удивительной чуткостью. Мне кажется, что я вовсе не заслуживала такого отношения. Я очень многому научилась у них, и я так гордилась, что стала Мамутои, гордилась тем, что могу сказать, что я принадлежу к этому племени. Я думала, все Другие — те люди, которых я привыкла называть Другими, — похожи на обитателей Львиной стоянки, но теперь я знаю, что была не права. Так же как в Клане, здесь много хороших людей, но есть и плохие, хотя даже хорошие люди могут иногда в чем-то заблуждаться. У меня была одна мечта… в общем, я планировала одно дело… но сейчас мне надо все серьезно обдумать.
— А думать тебе лучше в своей постели. Я понимаю, что моя близость смущает тебя. Можешь идти к себе, Эйла, все равно ты останешься рядом со мной, — сказал Ранек.
Не только Ранек весь вечер наблюдал за Эйлой; когда
Когда Ранек заснул и всю стоянку окутала глубокая тишина, Эйла тихонько встала, накинула легкую парку, чтобы не замерзнуть в ночной прохладе, и, взглянув на яркое звездное небо, выскользнула из палатки. Волк не замедлил последовать за ней. Они направились к лошадиному навесу, и их приветствовали ржание Удальца и тихое довольное пофыркивание Уинни. Эйла погладила и почесала своих питомцев, сопровождая эти действия успокаивающими словами, а затем она прижалась к Уинни, обняв ее за шею.
Из палатки за Эйлой следила пара встревоженных глаз. Джондалар тоже не мог заснуть. Он видел, что она встала, и тихо последовал за ней. Сколько раз он видел, как она ищет утешения рядом с Уинни. Он порадовался, что она всегда может найти сочувствие у этих животных, но ему очень хотелось оказаться сейчас на месте кобылы. Однако было уже слишком поздно. Эйла больше не любит его, и он не мог винить ее в этом. При всем своем нынешнем душевном состоянии он вдруг по-новому взглянул на все свои действия и совершенно ясно понял, что сам во всем виноват. С самого начала он притворялся, что хочет быть справедливым, предоставляя ей право выбора. Он сам отвернулся от нее из-за глупой ревности. Ему было обидно, и он тоже хотел обидеть ее.
«Но признайся, Джондалар, — сказал он, продолжая мысленно разговор с самим собой, — что дело не только в этом. Тебе было обидно, но ты знал, как она воспитывалась. Она даже не понимала, что такое ревность. Когда она первый раз согласилась разделить с Ранеком Дары Радости, то просто поступила так, как подобает вести себя воспитанной женщине Клана. Именно ее клановое прошлое беспокоило тебя больше всего. Ты стыдился ее. Стыдился своей любви к ней, боялся, что тебе придется столкнуться с той враждебностью, которой она противостояла сегодня. Ты не знал, осмелишься ли встать на ее защиту. Что стоят все твои слова о любви, если ты даже не знал, чью сторону примешь? А стыдиться-то надо было не любви, а своей собственной трусости и малодушия. Но сейчас уже слишком поздно. Ты больше не нужен ей. Она готова была постоять за себя, и, кроме того, вся Львиная стоянка встала на ее защиту. Она совсем не нуждается в тебе, да ты и не заслуживаешь этого».
В конце концов ночной холод заставил Эйлу вернуться в палатку. Войдя внутрь, она взглянула на лежанку Джондалара. Он лежал, отвернувшись от входа. Она скользнула под меховое покрывало и почувствовала, как чья-то тяжелая сонная рука опустилась на ее плечо. Она знала, что Ранек любит ее. И она тоже по-своему любила его. Тихо лежа в своей постели, она слышала ровное дыхание Ранека. Вскоре он повернулся на другой бок и убрал руку.
Эйла старалась заснуть, но не могла избавиться от навязчивых и тревожных мыслей. Она не раз думала о том, как хорошо было бы забрать Дарка из Клана, чтобы он жил с ней на Львиной стоянке. Но сейчас она спрашивала себя, где ему будет лучше. «Будет ли он счастлив, если я приведу его сюда? Сможет ли он быть счастливым в окружении людей, которые скорее всего будут ненавидеть его? Будут называть его плоскоголовым или, еще хуже, мерзким выродком? В Клане все его знают и любят; он стал полноправным членом их племени. Возможно, Бруд и ненавидит его, но даже на Сходбище Клана у него наверняка будет много друзей. Все признали его, и ему будет разрешено участвовать во всех состязаниях и ритуалах… Интересно, обладает ли Дарк памятью Клана?..