Охотники за Костями
Шрифт:
Он поднялся со старого трона фалах'да, презрительно отвергнутого Леоменом, и прошел к широкому стрельчатому окну, открывающему взорам внутренний двор. Внизу та же суетливая беготня, клубы пыли в раскаленном на солнце воздухе. За стенами дворца блеклые крыши И'Гатана, развешанное белье, трепещущие под ударами ветра навесы, купола и цилиндры складских помещений, называемых "мэтгара" — вместилищ запасов оливкового масла, прославившего город и его предместья. В самом центре города возвышается восьмиугольный, чудовищно ветхий, окруженный контрфорсами храм Скалиссары; его купол походит на горб, обвешанный пестрыми лохмотьями позолоченных и медных листов, затейливо разрисованный потеками птичьего
Скалиссара, Богиня Олив, почтенная покровительница города, давно потеряла уважение людей. Слишком много завоеваний не смогла она остановить, слишком многие стены позволила разрушить и слишком многие ворота разбить. Кажется, город может вечно восставать из праха; но его богиня оказалась способной на гораздо меньшее число воскрешений. После недавнего завоевания она не сумела вернуть влияние. Строго говоря, она вообще не вернулась.
Теперь храм освящен во имя Королевы Снов.
Иноземная богиня. Корабб поморщился. Ну, может, не совсем иноземная, однако…
Статуи, возвышавшиеся на углах городских укреплений, с пухлыми мраморными руками, поднятыми над головой — в одной руке оливковая ветвь, в другой новорожденный младенец, пуповина обвита вокруг руки и спускается вниз, соединяясь с животом матери — эти изваяния исчезли. Разрушились во время последнего взрыва. Ныне на трех углах стоят только пьедесталы с ногами по лодыжки, а на четвертом не осталось вообще ничего.
Во дни ее господства каждого найденыша женского пола именовали в ее честь; но, будь он женского или мужского пола, каждый брошенный ребенок попадал в храм, где его кормили и учили путям Холодного Сна, мистического ритуала, связанного с разделенными духами или как там — эзотерические культы не входили в сферу интересов Корабба. Но Леомен был именно таким найденышем, и пару раз он начинал рассказывать о своем прошлом, когда дурханг или вино развязывали ему язык. Желание и необходимость, война внутри человеческой души — вот самая сердцевина Холодного Сна. Корабб мало что понял. Леомен жил под руководством храмовых жриц всего несколько лет, а потом непослушание выгнало его обратно на улицу. С улиц он ушел в одханы, где жил среди диких племен, закаляясь солнцем и режущими тело песками Рараку, пока не стал величайшим воином, какого видели Семь Городов. По меньшей мере на веку Корабба. Разумеется, Фалах'дан Святых Городов в свое время имел великих поборников, но это были не вожди, они не обладали знанием необходимых для командования уловок. К тому же Дассем Альтор и его Первый Меч изрубили их в куски, и этим все сказано.
Леомен запечатал И'Гатан, запер в пределах новых городских стен запас оливкового масла общей ценой в "королевский выкуп". Мэтгара были заполнены до краев, купеческие гильдии вопили — хотя очень тихо, ведь недавно разъяренный Леомен утопил семерых торговцев в дворцовом Великом Мэте. В их собственном оливковом масле. Жрецы и ведьмы умоляли продать хоть стакан получившейся янтарной жидкости.
Воробушек вступила в командование городским гарнизоном — сборищем ленивых, вечно пьяных подонков. Первая же инспекция казарм показала, что "военный лагерь" является мерзким гаремом, полным дыма, а также тусклоглазых мальчиков и девочек, давно привыкших прозябать среди ужасов извращений и рабства. В первый день казнили тридцать офицеров. Самого старшего по званию обезглавил лично Леомен. Детей собрали, пересчитали и раздали по храмам с приказом исправить нанесенный им вред и максимально полно стереть память о прошлом. Солдатам велели до блеска начистить каждый кирпич казарменных стен, каждую черепицу; Воробушек начала учить их борьбе с осадной тактикой малазан — предмет, в котором показала подозрительно большие знания.
Корабб ей не доверял. Это же очевидно! Почему она решилась сражаться против своего народа? На такое готов только преступник, изгой, а разве можно верить преступникам? Нет, в ее горьком прошлом явно хватает предательств и жестоких убийств — и вот она раздвигает ножки под Фалах'дом, Леоменом Молотильщиком, самым страшным воином известного мира. Ему бы осторожно следить за ней, не отпуская рукояти новой сабли, готовясь при малейшем сомнении разрубить девку напополам, от головы до паха, а потом наискосок — хрясть! хрясть! — с правого плеча до левого бедра, с левого плеча до правого бедра. И смотреть, как она разваливается. Да, всего лишь необходимая казнь. При первом намеке на измену.
— Отчего у тебя такое просветленное лицо, Корабб Бхилан Зену'алас?
Воин напрягся, повернулся. Воробушек стояла рядом. — Третья, — кисло улыбнулся он. — Я думал…э… о грядущей крови и смерти.
— Леомен сказал, что ты самый разумный изо всех. Теперь я боюсь к остальным вашим офицерам даже подходить…
— Ты боишься осады?
— Конечно. Я знаю, на что способны имперские армии. Говорят, среди них Верховный Маг, и это самая тревожная новость.
— Их командующая — простая женщина. Никакого воображения — по крайней мере, она не потрудилась его показать.
— Вот что меня особенно заботит, Корабб Бхилан Зену'алас.
Он нахмурился:- То есть?
— Пока что ей не было нужды показывать пределы своего воображения. Пока что все было слишком просто. Шагай и шагай в пыли войска Леомена.
— Мы ей ровня и даже лучше, — надул грудь Корабб. — Наши копья и мечи уже отворили поганую малазанскую кровь и снова сделают то же самое. О, она потечет ручьями!
— Эта кровь, — сказала она, помолчав, — так же красна, как и твоя.
— Да ну? Мне кажется, — ответил он, оглядывая город, — что в ней примесь предательства, такая кровь легко сворачивается в жилах.
— Как насчет Алых Клинков?
— Продажные дураки!
— Точно. Но… рожденные в Семи Городах.
— Они отделились от нашей крови и плывут в потоке малазан.
— Красивый образ. Ведь ты часто находишь такие?
— Ты бы удивилась, женщина, узнав, какие вещи я нахожу. Скажу тебе так: я храню спину Леомена, я всегда хранил ее. Ничего не изменилось. Даже ты и твои… твои…
— Чары?
— Хитрости. Я тебя отметил, Третья. Помни об этом всегда.
— Леомену повезло обрести такого преданного друга.
— Он поведет Откровение…
— О, он будет там.
— …ибо нет никого равного ему. И'Гатан станет вечным проклятием на языке малазан.
— Это уже так.
— Очень хорошо. Будет дважды проклятием.
— Интересно, что такого есть в городе, вонзающемся в империю как нож? Почему Коготь напал на Дассема Альтора здесь? Почему не где-нибудь еще? В месте менее оживленном, менее рискованном? О да, это казалось случайностью битвы, но никто не обманулся. Признаюсь в восхищении городом. Именно оно привело меня сюда.
— Ты изгнанница. Императрица назначила награду за твою голову.
— Неужели? Или ты просто догадываешься?
— Я уверен. Ты сражаешься против своего народа.
— Моего? Каков же он, Корабб Бхилан Зену'алас? Малазанская Империя пожрала множество народов, и в Семиградье тоже. Теперь восстание кончилось: ты влился в народ малазан? Нет, такая мысль для тебя неприемлема. Я родилась на Квон Тали, а империя родилась на острове Малаз. Мой народ завоеван, как и твой.
Корабб очень смутился от таких слов. Малазане — это… малазане, черт дери. Родня друг другу, какой бы ни был у них цвет кожи и разрез глаз. Плевать на все различия в Худом целованной империи! Малазане! — Тебе не втереться в доверие, Третья.