Охотники за сокровищами
Шрифт:
Он взглянул на часы. Ужин давно закончился, столовая уже закрылась. Опять не успел. Желудок бурчал, но он считал, что это не от голода, а от гриппа, подхваченного в последние дни. Стаут осторожно свернул карту Германии, вернул ее в тубу и поставил обратно на полку. Затем положил на стол свою коричневую посылку. Она казалась посланием из другого мира, связывающим его с прошлой жизнью, и он смотрел на нее с нежностью. Наконец он снял клейкую ленту и раскрыл посылку. Внутри, в окружении запакованных подарков, лежал фруктовый кекс. Он представил себе кухню своего дома, жену, склонившуюся над миской, сыновей – один все еще цепляется за мамин фартук, второй только-только записался во флот. Он был предан своему долгу и чести, но, как и все остальные, скучал по дому. Ему хотелось просто отломить кусок кекса и набить
Тем вечером, как почти всегда в конце долгого дня, он взялся за ручку.
Дорогая Марджи!
Сейчас половина девятого, и я наконец закончил работу и дожидаюсь одного телефонного звонка. Пока жду, с удовольствием сообщаю тебе, что сегодня днем до меня наконец доехали две твои рождественские посылки. Они слегка потрепались в дороге <…> но я совершенно счастлив. Фруктовый кекс прибыл практически в целости и уже почти уничтожен. Все подарки просто замечательные. Носки мне были нужны, да и все остальное пригодится. Я чуть не разрыдался над носовым платком от Берты, а какие хорошенькие эти ленточки и обертки! Даже рождественская свеча совсем не лишняя – здесь они очень нужны и достать их трудно.
Многое предстоит сделать. Сейчас мы немного застряли, но со всем справимся. Все это можно преодолеть методичной работой. К тому же меня всегда утешает мысль о том, что я борюсь с конкретными трудностями, а не с причудами какого-то дурака. Именно последнее отнимало у меня столько сил в Музее Фогга. Интересно, что там будет дальше.
Глава 28
Искусство переезжает
Имение Геринга в Каринхалле
13 марта 1945
8 февраля 1945 года Советская Армия, освободив Польшу из лап нацистов, перешла реку Одер и вступила на территорию Германии. За несколько дней до этого колонна грузовиков и машин начала эвакуацию из Каринхалла, охотничьей резиденции, картинной галереи и имперского дворца Германа Геринга в лесу Шорфхайде, к северо-востоку от Берлина. На ближайшей железнодорожной станции предназначенные к эвакуации предметы грузились в вагоны для последующей транспортировки, заполнив оба персональных состава Геринга и одиннадцать дополнительных вагонов. Большую часть груза составляли произведения искусства.
Месяц спустя, 13 марта 1945 года, Вальтер Андреас Хофер, отвечавший за художественную коллекцию Геринга, подготовил еще один поезд с произведениями из бесценного собрания рейхсмаршала. Геринг, которого судьба личных владений заботила гораздо больше, чем потеря Восточной Германии, приехал в Каринхалл и отобрал подлежащие транспортировке предметы. Поначалу он не собирался брать с собой предметы искусства, которыми завладел в Париже с помощью Оперативного штаба. Геринг гордился собственной честностью, а эти произведения, если смотреть на них с непредвзятой точки зрения, могли показаться приобретенными при сомнительных обстоятельствах. Хофер спорил с ним яростно и в итоге победил. Так что большинство работ, прибывших в Каринхалл через Жё-де-Пом, были снова в пути: вместе с сотнями других они двигались в резиденцию Геринга на юге, подальше от Советской Армии.
Несколько великолепных небольших картин – в их числе шесть кисти Ганса Мемлинга и одна – Рогира ван дер Вейдена – отправились вместе с Герингом и его женой. Они должны были подстраховать их финансово, объяснял жене Геринг, на случай катастрофы. Она также взяла с собой бесценный экземпляр коллекции рейхсмаршала, картину Яна Вермеера «Христос и блудница». Два добытых нацистами Вермеера (из 38 картин, которые, как считалось тогда, принадлежали кисти мастера) Геринг был вынужден отдать Гитлеру, но не собирался расставаться с третьим. Он обменял его на внушительное число картин: 150.
Но многие произведения искусства пришлось бросить. После всех лет «приобретений» рейхсмаршал собрал тысячи ценных работ. Стены его галерей и жилых помещений в Каринхалле были забиты картинами, иногда их приходилось вешать по две-три штуки друг над другом, даже над дверными проемами, потому что места хронически не хватало. Естественно, время создания и стиль картин при этом не учитывались. Это была исключительно откровенная демонстрация превосходства количества над качеством, поскольку рейхсмаршал не очень-то разбирался в искусстве. Большинство торговцев художественными ценностями знали, что рейхсмаршал не в силах устоять перед работами знаменитостей, и сбывали ничего не подозревающему нацисту второстепенные работы великих мастеров. У него было тридцать картин голландца Якоба ван Рейсдала, почти столько же – французского художника Франсуа Буше и больше сорока картин голландца Яна ван Гойена, а также внушительная коллекция из шестидесяти работ его любимого мастера, великого немецкого художника Лукаса Кранаха Старшего. Хофер помог Герингу расширить и улучшить коллекцию, отправил не столь значительные работы в резиденции в Вельденштайне и Маутерндорфе и спрятал все самое лучшее в подземном бункере в Курфюрсте. И все равно двух поездов, даже если речь шла об очень длинных составах, никак не хватило бы, чтобы вывезти все несметные сокровища Каринхалла. Красная Армия подходила все ближе. Хофер понимал, что второй поезд скорее всего окажется последним, и ему было дурно от одной только мысли бросить не вместившиеся произведения искусства.
Последний поезд отбыл в начале апреля, но даже после того, как все вагоны были забиты, Каринхалл не опустел. Тяжелые статуи закопали в землю – в близлежащем лесу, где в свое время похоронили и первую жену Геринга, Карин, в честь которой было названо имение. Но некоторые слишком большие картины и бесчисленное количество наворованной Оперативным штабом мебели оставались в просторных комнатах. Поместье было не только набито произведениями искусства, но и нашпиговано взрывчаткой. Рейхсмаршал не собирался так просто отдавать свои бесценные сокровища в руки советских солдат – и даже готов был взорвать свой «королевский» дворец со всем его содержимым.
Глава 29
Двойной поворот
Клеве, Германия
10 марта 1944
*
Париж, Франция
14 марта 1945
В немецком Клеве Рональд Бальфур, британский хранитель, приписанный к 1-й канадской армии, которая продвигалась на северном фланге союзников, руководил упаковкой в ящики ценностей, принадлежавших одной из церквей города, – храм так пострадал от обстрела союзников, что готов был обвалиться в любой момент. Транспорта, как всегда, не хватало, добыть удалось только деревянную тележку. Тележку уже нагрузили реликвиями и произведениями искусства, и четверо горожан готовились везти ее на железнодорожную станцию для временной эвакуации.
«Эх, был бы у меня грузовик», – подумал Бальфур. В ноябре 1944 года его почти на два месяца выбила из привычного ритма автомобильная авария, а когда хранитель вернулся из госпиталя, работать стало намного труднее. Двух его знакомых офицеров в штабе 1-й канадской армии куда-то перевели, а те, кто пришел им на смену, транспорта ему не давали – у них всегда находились какие-то отговорки. Сначала они заявили, что у армии нет лишних машин. Затем сказали, что новый грузовик ему не положен, поскольку старый он потерял. Тогда Бальфур отыскал свой старый грузовик на армейской парковке, но в ответ услышал, что этого недостаточно, – чтобы получить новую машину взамен старой, требовался какой-то сертификат. И конечно же новые офицеры канадской армии не желали выдавать ему этот сертификат, а когда он наконец добыл его, оказалось, что машину ему все равно не дадут, потому что согласно новому распределению армейской техники отряду ПИИА транспорта не полагалось.
Все это время он ничего не слышал о Мадонне из Брюгге. И неудивительно, учитывая царивший в Бельгии кавардак. В чем-то эта тишина даже соответствовала духу самой скульптуры. Ведь статуя так долго была окружена тайнами. Микеланджело поставил обязательным условием, что никто не должен видеть Мадонну без его ведома. Иначе говоря, ее было почти невозможно выставить на всеобщее обозрение. Некоторые ученые полагали, что Микеланджело просто стыдился не самой удачной своей работы, но настоящая причина оказалась еще прозаичнее. Статуя была обещана Папе Римскому, но молодой скульптор тайно продал ее фламандским купцам, получив от них «предложение, от которого нельзя отказаться».