Охотники за сокровищами
Шрифт:
Мрачный Стаут, отправив Линкольна Керстайна сообщить Джеффри Уэббу неприятное известие о том, что Паттон не желал видеть в шахте «проклятых англичашек», провел остаток вечера, допрашивая доктора Шаве, немецкого библиотекаря, который показался ему «грубым и мстительным».
На следующий день Стаут встретился с доктором Паулем Ортвином Раве, немецким историком искусства, который с 3 апреля жил на территории шахты вместе со своей семьей, личной библиотекой и великолепной коллекцией ковров. Пресса называла Раве заместителем директора Прусских государственных музеев, на самом деле он просто служил помощником директора. Но и мелкой сошкой его нельзя было назвать. Увлеченный профессиональный музейщик, он решительно отказался вступить в НСДАП, поэтому и не мог продвигаться по карьерной
В начале войны, объяснил Раве, сокровища немецких государственных музеев были изъяты из залов и помещены в банковские хранилища и противовоздушные убежища в Берлине и окрестностях. В 1943 году, когда Берлин начали бомбить союзники, Раве впервые предложил вывезти коллекции. Его обвинили в пораженчестве и намекнули, что такие мысли могут стоить ему жизни. И все же на следующий год он попробовал снова – его опять не стали слушать, вновь пригрозив смертной казнью. И только когда до города дотянулась советская наземная артиллерия, разрешение на вывоз произведений искусства в Меркерс было получено. Четыреста слишком больших для перевозки картин – включая работы Караваджо и Рубенса – пришлось оставить в берлинских убежищах, а вместе с ними бесчисленное количество скульптур и древностей. Раве прикинул, что понадобится восемь недель на то, чтобы перевезти остальное, – ему дали две. Последняя партия груза прибыла 31 марта 1945 года. Пять дней спустя в район вошла 3-я армия.
– Две недели на то, чтобы перевезти всю эту гору шедевров, – заметил Стаут, когда Раве закончил свою историю. – Это роскошь. Нам дали шесть дней.
Верховный Главнокомандующий экспедиционных сил Дуайт Эйзенхауэр, командующий 12-й группой армий США Омар Брэдли, командующий 19-м корпусом Мэнтон Эдди и Джордж Паттон, неукротимый титан 3-й армии, вылетели в Меркерс поздним утром 12 апреля. Там их встречал генерал-майор Отто Вейланд, глава тактического авиационного командования. Вместе со своими помощниками и немецким лифтером генералы погрузились в лифт и отправились на 640 метров вниз в главную шахту Меркерса. Несколько минут они медленно спускались в кромешной темноте и тишине – только едва слышно поскрипывал лифтовый кабель.
– Если веревка сейчас оборвется, – пошутил Паттон, – армию США ожидает волна повышений.
– Ладно, Джордж, хватит, – раздался в темноте голос Эйзенхауэра. – Никаких шуточек, пока не вернемся на поверхность.
Спуск в калийный рудник – как и в соляной, и в медный, и в любой другой немецкий рудник – нельзя было назвать приятной прогулкой. Это были работающие рудники, а не туристические достопримечательности: с узкими неровными и тесными проходами и устаревшим, дышавшим на ладан оборудованием, на ремонт которого не хватало ни людей, ни материалов. Поскольку немцы предпочли прятать свои сокровища в безопасности самых глубоких шахт, солдатам приходилось сначала на полкилометра спускаться вниз, а потом еще столько же идти по боковым коридорам. Существование в постоянной темноте глубоко под землей без карт, с помощью которых можно было бы ориентироваться в проходах, – испытание не для слабонервных. Да к тому же большинство этих шахт находились в районах, подвергавшихся активным бомбардировкам и обстрелам, выводившим из строя электричество. В них было темно, холодно и сыро.
Поэтому, разумеется, генералы старались закончить инспекцию побыстрее. В зале № 8, где уже не осталось никого, кроме необходимого персонала, они осмотрели ряды золотых слитков и банкнот стоимостью в миллионы долларов. В следующей комнате быстро проглядели картины. Паттон решил, что они «стоят не больше трех баксов – разве что на стенку бара повесить»; в действительности перед ним была коллекция известного на весь мир Берлинского музея кайзера Фридриха. В прочих залах располагались склады СС: золотые и серебряные блюда и вазы, расплющенные молотом для удобства хранения, и даже коридоры были забиты украшениями, часами, серебряной посудой, одеждой, очками и золотыми портсигарами, – последние крупицы необъятных запасов, которые СС еще не успели отправить на переплавку. Там было восемь мешков золотых колец, в большинстве своем обручальных. Открыв один из мешков, солдат запустил туда руку и вынул целую пригоршню золотых коронок. Их сдирали с зубов у жертв холокоста.
– Ну и что нам делать со всеми этими трофеями? – спросил Эйзенхауэр за обедом, имея в виду немецкие золотые слитки и банкноты.
В своей обычной грубоватой манере Паттон ответил, что он потратил бы их на оружие или на золотую медаль «каждому сукину сыну в 3-й армии». Генералы посмеялись, но вопрос был совсем не риторическим. К большому беспокойству Стаута и других хранителей, Бернстайн действовал так, как будто все в шахте, включая произведения искусства, было захваченной у врага военной добычей. Пройдут месяцы, прежде чем он откажется от этой идеи.
Беззаботность окончилась навсегда в тот день, когда генералы отправились в Ордруф, первый нацистский рабочий лагерь, освобожденный американскими солдатами. Ордруф не был лагерем смерти, как Освенцим, туда не посылали «нежелательных лиц» на уничтожение, а просто изнуряли работой до смерти. Генералы в сопровождении свиты в молчании брели по лагерю.
«Еще до того, как мы вошли в лагерь, – писал генерал Брэдли, – нас захлестнул запах смерти. В неглубоких могилах было набросано больше трех тысяч голых истощенных тел. Другие просто лежали там, где их настигла смерть. По пожелтевшей коже, обтягивающей их выступающие кости, ползали вши. Проводник [союзников] показал нам следы свернувшейся крови там, где умирающие от голода пленники пытались прогрызть внутренности мертвых… От отвращения я потерял дар речи. Смерть здесь была так изгваздана разложением, что это одновременно ошеломляло и оглушало нас».
Несколько выживших узников, похожих на скелеты, вышли вперед на негнущихся ногах и отдали честь проходящим генералам. Генералы шли в ледяном молчании, крепко сжав губы. Некоторые их помощники, даже ожесточенные войной, не скрывали слез. Непробиваемый генерал Паттон по прозвищу Кровь-и-Кишки отбежал за барак, где его вывернуло наизнанку.
Каждый американский солдат, считал Эйзенхауэр, каждый из тех, кто не побывал на этой войне, должен был это видеть. «Утверждают, что американский солдат не знает, за что он сражается. Теперь по крайней мере он будет знать, против чего он борется».
Паттон выразился, по обыкновению, прямо: «Никогда не поверишь, что за ублюдки эти фашисты, пока не увидишь эту чумную дыру своими глазами».
Только в полночь утомленный двумя удивительными и страшными прогулками генерал Паттон наконец отправился спать. Перед тем как выключить свет, он посмотрел на часы и увидел, что они остановились. Включив радио, чтобы узнать точное время, он услышал последние новости: скончался президент США Франклин Делано Рузвельт.
Пока генералы осматривали главные залы Меркерса, Стаут обходил близлежащие шахты. Во всем руднике было больше пятидесяти километров туннелей и с десяток входов. Никакого перечня находившихся в шахтах произведений искусства не существовало, но у доктора Раве был список музеев и коллекций, откуда их привезли. Первым прибыло собрание Берлинского музея, и его сложили в шахте Рансбах. Раве счел состояние шахты неудовлетворительным, и следующий груз отправился в Меркерс. Стаут переживал, что Меркерс с его высокой влажностью и соляными испарениями – не лучшее место для хранения произведений искусства. Но в Рансбахе сломался лифт, и он даже не сумел осмотреть шахту.
Да и кроме этого дел было невпроворот. В шахте Филипсталь Стаут обнаружил собрание справочников и карт. Линкольн Керстайн спустился в шахту Менценграбен, где тут же отключилось электричество, и он остался один в полной тишине и темноте глубоко под землей. «Вместо того чтобы пешком подниматься обратно на высоту двух Эмпайр-Стейт-Билдингов, – писал он домой, – я изучил огромный склад формы для люфтваффе и забрал себе в качестве сувенира парашютный ножик».
Утром 13 апреля Джордж Стаут набросал список материалов, необходимых, чтобы подготовить произведения искусства в шахтах к эвакуации: коробки, ящики, папки, тысячи погонных метров упаковочной бумаги. «Нечего и рассчитывать на то, чтобы все это получить», – полагал он.