Охотники за удачей
Шрифт:
Один из майоров, пришедших с ним, быстро подошел и что-то зашептал ему на ухо.
— Завтра? — удивился полковник, — Ах да, действительно, а я и позабыл. Вот ведь до чего начальство своим разгильдяйством доводят — все мероприятия из голову повылетали… А что в таком случае он здесь делает?
— Не могу знать, — развел руками майор.
— Безобразие! — повторил полковник. — И таких людей мы посылаем в ответственные командировки!.. Сидоровский! После командировки явитесь ко мне. Я решу, как с вами быть. Все ясно?
— Так точно, — угрюмо подтвердил Сидоровский. — Все.
Полковник со свитой прошествовали руководить оперативным дознанием, а Сидоровский вышел
— Безрукавка будет, — сообщил он вышедшему за ним следом Устинову, — или жилетка. С такой рожей мне теперь любой наряд подойдет.
— Тебя что за блоха укусила? — спросил Устинов, — Как экскаватор неприятности загребаешь… Отвел душу?
— Отвел, — проворчал Сидоровский. — А если честно, то даже не знаю, что со мной творится. Последние дни словно не в себе. Беспросветность какая-то… Тяжело на душе… Что эта сволочь про мою жену говорила?
— Не бери в голову, пустое это… Наверное, он это только что придумал, чтобы тебя побольнее уколоть. Иди домой, Сережа. Тебе надо как следует отдохнуть.
— Да, домой, — согласился Сидоровский. — Действительно, надо идти домой. До завтра, Коля…
Когда Сидоровский вернулся домой, Наташа сидела в кресле, поджав под себя ноги, и, прихлебывая кофе из малюсенькой фарфоровой чашечки, просматривала газеты.
— И все-таки это лишнее, — сказала она, отрываясь от чтения.
— Что лишнее? — устало спросил Сидоровский.
— Интервью с Таней — лишнее, — пояснила она, показывая ему какую-то статью в газете. — По поводу гибели Бородинского. Ты был прав, не надо было ей разговаривать с Филимошиным. Теперь Филимошин фактически обвиняет Абрамова с ее слов. Он называет ее основной свидетельницей, а фотографию, найденную в машине убийцы — доказательством… Это сильно помешает вам в расследовании?
— Журналисты постоянно мешают следствию, — пожал плечами Сидоровский. — Это не первый раз и не последний. То подозреваемых по телевизору покажут, и все последующие опознания идут коту под хвост, потому что с юридической точки зрения они уже не имеют законной силы. То секретную информацию, каким-то образом попавшую им в руки, опубликуют, и преступники успевают принять меры. То свидетеля «засветят», а мы его и охранять-то не можем…
— Так ведь и Таня свидетельницей получается, — испугалась Наташа. — Ой, а что это у тебя с лицом?.. Это где тебя так?
— Певица из Петербурга с собой покончила… Вот в связи с этим я сначала Филимошину по челюсти заехал, а потом с одним бандитом сцепился. Некто Врублевский…
От него не укрылось, что она едва заметно вздрогнула, но голос ее оставался по-прежнему бесстрастным.
— А этому за что?
— Когда-то он был знаком с Луневой Александровной, и если верить статье Филимошина хоть в чем-то, был ее любовником. Вот он и заявился в гостиницу пьяный вдрызг, буянил, пытался прорваться к ней в номер. А в номере эксперты работают, куча начальства, журналистов… В общем, слово за слово, и сцепились мы с ним в холле, а тут еще и полковника Бородина черти принесли…
— Что-то ты, Сидоровский, дебоширом стал, — удивилась она. — С чего это вдруг? То с долей мазохизма твердишь: «Закон, закон, закон», и заботишься о правах задержанных едва ли не больше их самих, то вдруг две драки за один день… Ты, оказывается, хулиган, Сидоровский? Вот уж не подозревала… Куда твоя выдержка хваленая делась?
— Вышла вся, — сказал он. — Была и вышла… Сумасшедший дом, а не город. Все друг друга травят, облаивают, стреляют… И эта злоба,
— Может, это и к лучшему, — она пересела к нему на диван и прижалась щекой к плечу. — Найдешь себе работу, как у всех нормальных людей, будешь бывать чаще дома. Может быть, наконец ребенка заведем… Сережа, а нельзя тебе до этой командировки уволиться? — она подняла голову и просительно посмотрела на него. — Ну, если все равно увольняться, так зачем тебе это?
— Не хочу я увольняться, — хмуро сказал он. — Не могу я без угро. А тяжело сейчас везде. Сейчас по всей стране эпидемия сумасшествия и маразма идет. Все за что-то дерутся, за что-то борются, за что-то воюют. Мы уже не красные и не белые, а какие-то махновцы: «Бей белых, пока не покраснеют, бей красных, пока не побелеют». И какое правительство нам не дай, а все равно «нашими» будут те, которые в оппозиции… Вот и меня занесло. Завоевался. Сдали нервы. Ничего, может, накажут, да оставят… Работать все равно кому- то надо…
— Слушай, ты, «урожденный полицейский»… Ведь все хорошо в меру. А что сверх того, так то ни тебе, ни окружающим радости не приносит. Повоевал свое, и будет…
— Так ведь «свое»-то еще не отвоевал, — вздохнул он. — Я еще могу… Устал, оступился, но ведь могу… Отдохну, и снова за дело… Таких ошибок уже не повторяя…
— Сам же говоришь, что плохо, когда все в драку лезут, вот и перестань воевать. Займись чем-нибудь другим, поспокойнее…
— Не могу. Это как раз моя «драка». Уголовные дела должны не журналисты, не певцы и не электрики, а сыщики раскрывать. Это мое занятие. Я этому учился, у меня опыт есть…
— Блаженный ты, Сидоровский, — сказала она. — Или малость заработавшийся… У тебя от твоей службы крыша поехала. Как можно так себя уродовать?! Ты посмотри, в кого ты превратился! Где тот парень, за которого я замуж выходила? Я ни за что не поверю, что без этой работы прожить нельзя. Ты же капканом железным стал…
— Это я слышу постоянно, — вздохнул он. — Наверное, доля правды в этом есть… Но я отдохну, приду в себя, и…
— Нет, не придешь, — сказала она и встала с дивана. — Я это уже поняла. Ты до конца жизни будешь бегать за преступниками. Ты без них не можешь… А вот без меня ты сможешь. Без меня, без друзей, без дома… Сережа, разве у нас семья? Тебе посторонних людей жалко, а меня не жалко? Что это за жалость такая однобокая? Ты себя хочешь в жертву приносить? А меня-то за что приносишь? Я моложе с годами не становлюсь. Я семью иметь хочу, детей растить… Дом, где хозяин есть, хочу. Устала я, Сережа… Устала…
— Поэтому к Врублевскому и пошла? — тихо спросил он.
Медленно, словно не веря своим ушам, она повернулась и чуть испуганно посмотрела на него.
— Кто тебе это сказал?.. Я хотела сказать: откуда ты взял эту чушь?
— Если бы это была чушь… Но мои глаза говорят мне, что это правда… А сказал мне лично Врублевский.
— Этого не может быть, — нервно рассмеялась она. — Он не мог этого сказать… Потому что этого не было…
— Перестань, Наташа, — попросил он, — не надо… И ты, и я знаем, что это правда… Я только хочу знать: почему — он? Почему ты выбрала именно моего врага? Почему…