Охвен. Аунуксиста
Шрифт:
Охвен обернулся — сзади стоял неслышно подошедший Торн.
— Ходу, — добавил он, вернул топор, перехватил свое оружие и вскочил на коня.
Неторопливым шагом, постоянно уклоняясь от свисающих веток, они оставили позади город Оденсе, выбрались на простор, догадавшись об этом потому, что от чистого воздуха закружилась голова, и, не торопя коней, поскакали к переправе. Ранним утром им хотелось уже оставить позади неприветливый остров Фин.
— Почему ты ничего не спрашиваешь? — поинтересовался Торн, когда появилась возможность скакать рядом, а не друг
— Чего-то позабыл, — честно признался Охвен.
Торн, испытывая желание поговорить, поведал свою историю.
Отобрав у Охвена топор, он принялся наблюдать за казармой. Как и предполагалось, после убийства одного из десятников всех стражников на ночь собрали под одной крышей: на случай обнаружения врага. Прошел внутрь и старый знакомый Торна. Он не суетился и не озирался — значит, никаких тревог по своему поводу не ощущал.
Когда начало смеркаться, Торн подошел поближе, притаившись в густой тени под забором. Стражники на сторожевой башне начали энергично переговариваться — стало быть, заметили огонь. Но тревогу не подняли, потому что заметили пламя только на двух деревьях, которое вскорости должно было пропасть, прогорев. Ветра почти не было, поэтому угрозы распространения огня не предвиделось.
Открытое пламя всегда притягивает взгляд, поэтому Торн энергично прошел до двери в казарму, надеясь, что, отвлекшись, стражники его не заметят. Внутри, в полумраке, как он и предполагал, все уже спали: солдаты ценят сон, к тому же осознавая возможность, что придется подрываться посреди ночи. Торн отправился к отдельной выгородке, полагая, что десятники не будут делить одно помещение с рядовыми. Так и вышло: облюбованный с вечера мужчина сладко посапывал с края сколоченных полатей.
Теперь предстояло самое сложное: убедить десятника выйти подышать ночной прохладой, при этом, не разбудив никого из его товарищей. Торн воспользовался помощью топора — слегка стукнул жертву по темечку, переведя его из разряда спящих в разряд обморочных. Тот во сне захрипел, но не предпринял попытку ни буянить, ни очухиваться.
Стараясь не шуметь, Торн напряг все свои мышцы и взвалил неподвижное тело себе на плечи. Вышел тем же способом, что и вошел — через дверь. Стражники продолжали очарованно наблюдать умирание огня, поэтому викинг незамеченным добрался до того места, где сегодня утром лишился жизни первый десятник.
Торн бережно опустил тело на землю и перевязал сыромятным ремешком руки — ноги. Потом побрызгал на лицо все еще находящегося в беспамятстве врага живительной влагой и отошел на шаг, чтобы быть лучше виденным. Где он взял жидкость, чтобы привести стражника в чувство? Во всяком случае, не во фляге принес.
— Ты кто? — застонав, спросил десятник, приходя в себя. Обнаружив, что ни руки, ни ноги не подчиняются желанию обрести привычную свободу, он испугался.
Торн слабо понимал датский язык, но в этом случае здорово помогала интонация и выражение лица. Казалось, языкового барьера больше не существует.
— Помнишь меня? — спросил он, приблизив свое лицо.
— Нет, — прошептал стражник,
Сказав это, он сразу вспомнил, что вчера погиб его коллега. Он затравленно огляделся и обнаружил себя на том же самом месте. Настроение, и так-то не будучи хорошим, испортилось напрочь.
— Ты что, возомнил себя судьей? — вложив в голос остатки мужества, проговорил десятник.
— Я не судья — я только карающая десница, — ответил Торн. Он понял, что нельзя терять времени на лишние разговоры — в любой момент может возникнуть нечаянный свидетель.
— Я — Закон! — попытался прокричать стражник, но губы пересохли, выдав лишь едва узнаваемое сипение.
— А я — Справедливость! — сказал Веселый Торн и с силой опустил обух топора на переносицу десятника. Потом он достал из кармана сломанную черную стрелу, несколько мелких монеток и бросил все это на тело, разрезал и убрал ремни и ушел прочь. Никто не пустился в погоню.
— А зачем стрела? — поинтересовался Охвен.
— По ней определят, что все это совершили викинги, к тому же норманны. Ломанутся в порт, но ничего там не добьются, если не хотят, конечно, войны. Впредь будут внимательны, как и с кем можно себя так вести, — ответил Вождь. — А у нас будет больше времени, чтобы убраться отсюда.
Они ехали до самой переправы больше ни говоря ни слова. Уже на том берегу, добравшись до ближайшего ручья, чтобы умыться, Торн неожиданно спросил:
— Ну, что, старина? Не ощущаешь себя убийцей?
Охвен ответил без промедления:
— Не я начал эту войну. А на войне — все убийцы. Было бы легче, если бы все мои враги одержали верх? Я выбираю жизнь. Впрочем, как и они выбирали. Только им повезло меньше, чем мне. Может, потому что их война была неправедная?
— А твоя, стало быть, праведная?
— Бог рассудит, — пожал плечами Охвен. — Когда-нибудь я об этом узнаю.
10
Они вернулись в Морской Дом без приключений. Торн только предупредил, чтобы Охвен ни с кем не делился впечатлениями от поездки: убив стражников, они теперь, вроде бы как, вне закона.
— Лучше вообще стараться избегать людей, состоящих на службе у Закона, не оказывать им сопротивления и подчиняться, — сказал Торн.
— И убивать лишь в том случае, когда нет другого выхода, — добавил Охвен.
— Верно, — рассмеялся норманн.
Через условленное время собралась и большая часть дружины. К этому моменту вождь уже нашел для них новое задание: требовалось перевести четырех, приговоренных к вечной каторге, человек, а также каких-то свиненков, ягненков и козленков к ним впридачу. Поход предстоял трудный и рискованный: к острову каторжан Исландии. Единственный месяц, когда окружающее море не бурлило штормами был август. Охвену было совершенно некуда деваться, поэтому он попросился идти с Торном, хотя тот и нисколько не сомневался, что карел не останется.