Океан. Выпуск пятый
Шрифт:
— Откуда она? Кто она?
— Это было прошлой осенью. После шторма. Я пошла на свой участок. — Рика сняла туфли, вытряхнула из них песок и, подогнув под себя ноги, поглядела на фигуру. — Иду. И вдруг чувствую: кто-то смотрит на меня из воды. Ужас! И вижу — голова торчит из волн… И то скроется, то покажется. И гляди-ит, гляди-ит… Отлив был. Я замерла, стою жду. Вода все отходила, отходила, а женщина все поднималась из воды, поднималась. И тянула ко мне руки, тянула. И я подумала: это моя мама. Ведь я — из океана, и вот она пришла за мной. Я закричала и побежала, а мне казалось, что она бежит за мной. — Рика как-то криво усмехнулась и мотнула
— Эта фигура украшала нос какого-то парусного корабля, — сказал я. — Они укреплялись на форштевнях под бушпритом.
— Ага. Так и отец Фернандо мне говорил.
— И было такое поверье: если кораблю угрожает опасность, а команда не замечает беды, фигура оживает и кричит страшным голосом. Видно, эта деревянная женщина не заметила опасности. И корабль разбился…
— Ага. Все это так. Но все же мне долго казалось, что это моя мама. Отец — не Джо, не Грегори или там капитан Френсис, нет: мой отец — океан, а она — моя мать. И я так всегда думала, и почти каждый день приходила сюда, и разговаривала с моей Деревянной Мамой, и мне казалось, что она понимает меня, и то улыбается, то хмурится. Ужас! Все так было до вчерашнего дня. Но теперь…
Рика закусила губу. Попыхивая трубкой, которая хотя еще и держала в себе сырость морских глубин, но уже ожила, разогрелась, я ждал, что девочка продолжит свой рассказ, и глядел то на ее лицо, то на лицо деревянной женщины и улавливал сходные черточки в линии губ, носа, в разрезе глаз. Да, Рика так похожа на нее! Эту, из океана. «Ч-черт… И на меня начинает все э т о действовать, — тут же подумал я. — Нет-нет, никакого сходства. И лицо у женщины деревянно-жесткое, грубое, ожесточенное, а у Рики… хотя и у Рики… и у нее в лице ощущается не свойственная такому возрасту суровость. Ей не хватает ласки. Вот что! Все ее отцы дружны с ней, все ее любят. Но ей нужен — один, очень добрый, очень понятливый отец. Душа ребенка тоскует по ласке, нежности и постоянном, добром внимании». А о чем я подумал, имея в виду слово э т о? А, вот о чем! Все они тут, обитатели острова, несколько свихнуты, все они в какой-то степени не очень нормальные люди. И капитан, к которому приходит зеленая, прозрачная женщина, и добряк Джо с его трубой, и рыжий Алекс с его надеждой на бочонок с золотом. И Рика… Потеря памяти? Да и может ли устоять нервная система у любого человека, оказавшегося один на один среди бушующих волн? Да-да. Все э т о действует и на меня. Проживи я тут какое-то время — и настанет день, когда я увижу, как деревянная женщина улыбается мне.
— Но теперь… — опять начала Рика.
— Что же теперь?
— А теперь… а теперь послушай. Ты слышишь, как шелестят деревянные волосы Женщины из Океана?
— Слышу, — сказал я и поднялся.
Вечерело. Солнце клонилось к горизонту, и над океаном, островом, долиной и дюнами расплывался алый свет. Солнечные блики будто омывали тело деревянной женщины и наполняли его живым теплом. И лицо.. Оно жило, жило! Деревянная женщина глядела в океан и тянулась к нему руками, звала его к себе короткими, согнутыми пальцами, просила: «Забери меня,
Чертовщина. Еще немного, и о н а заговорит со мной. Я протянул руку и дотронулся до деревянной груди. И показалось мне, будто я уловил тяжелый и ровный стук деревянного сердца. Отдернув руку, я вернулся к Рике и сел рядом. Задымил трубкой. Голова слегка кружилась. Мне все время хотелось смотреть и смотреть на деревянную женщину, но усилием воли я не поворачивал голову.
— Вот сейчас будет самое главное. Самое страшное, — сказала Рика.
— Что еще сейчас будет, что? — Мой голос сел от табака, и я не спросил, а как-то просипел: — А не пора ли нам домой? Как-то там капитан Френсис?
— Да-да. Скоро мы пойдем домой. Но вначале ты должен увидеть э т о. И услышать э т о.
Она зябко повела плечами. Я снял куртку, накинул ей на плечи и, обняв, прижал к себе. Рика замерла, притаилась, как замерзший воробей под стрехой. Все лицо ее было полно ожидания, а в глазах прыгали и переливались золотистые огоньки.
Слабый вздох пронесся над океаном Может, это ветер прошелестел в траве? Нет, ветер почти совсем стих, и волны уже не грохотали, а лишь вяло всплескивались — начавшийся отлив убил в них силу и ярость.
И снова вздох. Рика шевельнулась и повела глазами влево.
И я посмотрел влево. И увидел, как из волн поднимается ржавый корпус судна. Погнутые леера. Зазубренный железный борт, рыжий от ржавчины якорный клюз и в нем лохматая от водорослей и ракушечника якорная цепь.
Еще вздох Тяжкий, долгий.
— Траулер «Дженни Рей». Погиб в 1954 году, — сказала Рика. — Это он так вздыхает.
— Вода выливается из него, воздух врывается в нутро. А потом волны выжимают воду и…
— Траулер вздыхает, — упрямо повторила Рика. — А вот и труба парохода «Хаймбелл» показалась. О, этот сейчас застонет!
И я увидел толстую и короткую трубу. И обломок мачты. А потом — край рубки. Отлив был стремительным, на мелководье вода всегда быстро уходит от берега, и уходит далеко. И потопленный, разрушенный океаном и временем пароход как бы выплывал из волн. Резкий и протяжный звук разнесся над водой. Я вздрогнул и почувствовал, как Рика прижалась ко мне. Да, это напоминало стон! Не зверя, не человека — странный, жуткий стон растерзанного железного существа.
— «Джейсти Ловитт». Во-он, видишь? Бушприт задрала… — шептала Рика. — А правее — обломки корабля «Гардона», а рядом — мачты «Адельфии». А вот и «Гид» показался, а там, мористее, — рубка «Арга».
Океан отступал от берега, и из воды показывались черные с дырами иллюминаторов корпуса траулеров и пароходов и осклизлые, со сломанными мачтами и реями, с путаницей обвислых, заросших водорослями вант, корабли. Сколько их! Какую страшную жатву собрал тут океан!
Любой моряк знает, что каждый год в морях и океанах гибнут, а порой и пропадают без вести, не сообщив о своей судьбе ни единым сигналом, сотни больших и маленьких кораблей. Смертельная опасность ходит, а вернее, плывет за любым моряком в течение каждого рейса. Но как солдат, идущий в бой и знающий, что его могут убить, но верящий, что убьют-то не его, так и моряк верит, что хотя в морях и океанах гибнут многие и многие суда, а с ними и многие-многие моряки, но его-то траулер, его судно никогда не погибнет и что он — конкретный живой человек — будет всегда жив-здоров и обязательно вернется в родной порт. И шагнет с трапа, опьяненный сиянием глаз любимой, оглушенный ее жарким шепотом: «Родной, наконец-то! Я так ждала!»