Океан. Выпуск пятый
Шрифт:
Правда, уж давно по ее расчетам пора бы замаячить плавучему крану, но тот будто сгинул. И сердце колотилось с мотором наперегонки: что-то случилось, что-то, что-то…
«Ну что с твоим парнем может стрястись? — успокаивал ее Княжев как мог. — Он же не один там, а под надзором у Кима. Починятся и нагонят». А она на своем веку всякие виды видывала. Река хотя и не море, но и на реке теряла она людей, в особицу молодых да отчаянных, что, не ведая броду, суются в воду.
Темнело. И тени росли на воде. А птицы, отгомонившись, прекратив громогласные споры, устраивались на ночлег в
С шестнадцати лет работает она на реке. Но ни разу не заносило ее в такую глушь. Тут и русло-то считалось несудоходным. А Княжев взялся провести караван и капитана уговорил. Лука же ее, Дарью, на учалку поставил. Вроде бы честь бабе оказана — не мужику предпочтение отдано, а ей. Отбрехаться бы: «Женщина я замужняя, детная». Но куда бы ни занаряжали ее, отлынивать она не привыкла. Да и Ким обнадежил: «Не робей, с тобой я!»
Только бы и впрямь не стряслось с ее мужиками какой оказии. Все-таки худо-бедно, а жизнь ее семейная налаживается потихоньку…
Топовые огни, что на макушке мачты плавучего крана, прорезались уже в полной темноте. И чуть не вскрикнула Дарья от радости: цел кран, отыскался! Видать, у них с ремонтом заело. Что ж, кран старый, на капиталку просится.
Уловив тарахтенье мотора, Ким Прокофьевич выскочил на палубу в одной рубашке. Дрожа от пронизывающего ветра, он впопыхах натягивал робу… Дарья?! Что за странность! Ведь только что радио было с «Водника»: там вновь авария. Запрашивали, нет ли верповальщицы на кране. И он прочно заверил, что не бывала.
Но о том, что ее разыскивают, доложить не успел. Не давши и рта раскрыть, Дарья первым делом спросила:
— А Славка где? У тебя?
После этого он и вовсе застыл оторопело.
— Как так у меня? А разве он…
— Что он?!
— К тебе он не…
Ноги у Дарьи подкосились.
— Нет. Не ворочался…
— А вы не разминулись с ним ненароком? — предположил Ким.
— Да когда ты хоть отправил-то его?
— Почитай, почти что сразу…
Николка-дизелист, выставивши из люка взлохмаченную башку, показал на пальцах, в котором часу Славка сорвался.
— Ох, горе мое! — вскрикнула Дарья в голос и тут же скомандовала Киму: — Одевайся живее, чего замер!
Он мигом натянул бушлат, поверх еще и дождевик напялил и, прихватив фонарь, спустился вместе с Дарьей в лодку.
Шум мотора глушил слова. И он так и не сказал ей, что принял тревожное радио с «Водника». Да и совестно было пугать ее еще одной бедой — она сейчас ни о чем, кроме Славки, и думать не в силах была.
— С чего Славка сбежал? — спросила Дарья о том, чего он опасался более всего.
— Вроде обидел я его, — не стал скрывать правды.
— Ты?! — не поверила Даша. — Не походит на тебя.
— И сам не разберу, как с языка сорвалось…
— Ладно, не казнись, сейчас не до того. Скажи лучше, где искать, куда править? По главному руслу я еще засветло прошла — ни души там живой…
— Значит, протоки надо прочистить, мог и обознаться малый, не туда загрести. Далеко от нас не ушел: он ведь без мотора, — успокоил Ким Дарью.
Найти бы его только, не проскочить…
Старица,
Часы показывали двадцать один тридцать. Славка, упрятавшись в скалистых щеках от неутихающего ветродуя, изловчился распалить костерок. Жечь сырой мох — гиблое занятие, и он выломал две шлюпочные банки, сохранив для себя лишь ту, что под уключинами. Втайне надеялся, что его уже ищут. А коли так, то, пожалуй, и найдут. И прежде чем решиться на порчу лодки, часа два пробродил в поисках топлива. Но ни на какую растительность, кроме того мокрого мха, не наткнулся. И не удались он от берега — заметил бы Дарьину моторку еще дотемна.
Жиденький костерок тлел, не согревая. Жечь весла или доламывать лодку не поднималась рука. И он заставлял себя отвлекаться: старался думать о чем угодно, только не о том, что жалкое пламечко вот-вот угаснет и почернеют чахлые угли.
Невольно возвращался он к ссоре с Кимом. Почему мать не предупредила его, что не одна отправляется в рейс? Их обоих он бы и догонять не стал. И вообще, с чего это он на кране вдруг взбрыкнул ни с того ни с сего? Можно было и мирно пропустить: подумаешь, задели его. Ну и что ж, что на материной шее сидит — это никого, кроме их двоих, не касается. Придет час — отработает сполна.
И вдруг ему стало страшно за мать. Как она сейчас с ума сходит, мечется: куда ее Славочка подевался? И так ему горестно и обидно стало — и за себя, и за мать, что принялся орать во всю мочь: «Мама! Мама! Мамочка-а-а!» И ушам своим не поверил, когда из тьмы отозвался ее голос: «Слава! Славушка! Я здесь, сыно-оок!»
И кинулся к ней на голос. А нарвался на Кима. И так вот по оплошке пришлось расцеловаться с отчимом. И когда тот взмолился при матери: «Ты уж прости меня, сын!» — тут и Славку бросило в рев. И не устыдился Славка своих слез, потому что никто его ничем не укорил. И еще очень заметно было, что и Ким сам рад-радехонек: пропажа нашлась.
И. Олейников
ЖРЕБИЙ