Океанский патруль. Том 1. Аскольдовцы
Шрифт:
– А ну, кто-нибудь, жми на камбуз за кипятком, сейчас чай пить будем. На таком катере, как этот, еще часа два протащимся…
По-деревенски прижимая буханку хлеба к груди и орудуя длинным австрийским тесаком, Борис Русланов тихим голосом рассказывал о гибели «Аскольда». Потом все стали вспоминать тралмейстера Никонова, желая этим, очевидно, сделать приятное Аглае.
По трапу сбежал вниз Ставриди, держа в руке фыркающий паром чайник. Вешая чайник на ремне к потолочному бимсу, ибо поставить его было нельзя – качало, он сообщил:
– Сказал
– Ну, тогда давайте за стол… Аглая Сергеевна, у вас кружка есть?
– И кружки нет, и чаю не хочу. Спасибо! Вы лучше скажите, какой это Ярцев?.. Случайно не лейтенант-разведчик?
– Он самый, – отозвался Ставриди, пытаясь поймать гулявший от борта к борту чайник. – Наше счастье, что мы к нему попали. Мы с ним раньше других в Норвегии побываем…
Аглая вспомнила высокую полутемную палату морского госпиталя. Вспомнила перевязанного, измученного раной человека, который первым рассказал ей о муже.
– Он сейчас ничем не занят? – спросила Аглая.
– Кто?
– Да лейтенант ваш.
– Нет, морем любуется, ему бы моряком быть, а не разведчиком…
Аглая откинула люк, выбралась на палубу. В носу мотобота, у самого среза фальшборта, сидел в шинели, накинутой на плечи, Ярцев. Ему словно доставляло удовольствие наблюдать, как нехотя расступаются волны, как в разбеге водяных валов то там, то здесь рождаются пенные барашки.
Аглая подошла к нему сзади, тронула лейтенанта за плечо:
– Матросы мне сказали, что вы ничем не заняты, но вы, кажется, заняты, и даже очень…
– Аглая Сергеевна! – удивился лейтенант. – Очень рад вам, садитесь, – и, отпахнув полу шинели, он уступил ей место у фальшборта.
Она села рядом с ним, спросила:
– Вы тоже на Рыбачий?
– Да, пока что на Рыбачий… Простите, я даже не поздравил вас.
– С чем?
– Ну как с чем!.. С офицерским званием! Теперь мы с вами как бы наравне: вы – лейтенант, я – тоже…
– Что вы! Звание-то у нас одно, а вот дело – разное, никак нельзя равнять…
Ярцев, сощурив глаза, бегло оглядел южный берег Мотовского залива, спросил:
– У вас хорошее зрение?
– А что?
– Вон посмотрите туда… Видите, по склонам сопок извивается такая тонкая ленточка?
– Вижу.
– А по этой ленточке движутся мелкие жучки… Видите?
– Да.
– Так вот, это грузовики немецкие. На передовую едут к Титовке.
– Неужели? – удивилась Аглая. – Так близко?
Ярцев ловко закурил на ветру, сухо улыбнулся:
– Ваш муж, Аглая Сергеевна, и мой друг, наоборот, всегда был доволен тем, что близко и не надо далеко отходить от берега.
– А вы с ним были на этой дороге?
– И не однажды, – ответил Ярцев. – В сорок втором году мы чуть ли не каждую ночь делали там засады.
Аглая задумалась, а Ярцев снова стал наблюдать за волнами. Оба долго молчали, потом лейтенант спросил:
– Сегодня,
– Да.
– Это хорошо.
– Что хорошо?
– То, что суббота.
– Почему?
– Потому, что по губе Эйна, куда мы идем, немцы по субботам не бьют из дальнобойных. У них все по расписанию. Сегодня они гвоздят губу Мотка… Слышите?..
Аглая ничего не услышала и, немного помедлив, сказала:
– Можно задать вам один вопрос?
– Пожалуйста.
– Скажите, если это только не составляет секрета, вы были в Норвегии?.. Вот после того как мы с вами встречались…
Он посмотрел на нее улыбающимися глазами, хотя лицо его продолжало оставаться суровым, и по этим глазам Аглая догадалась, что в Норвегии он был, и не один раз, и позавидовала ему.
– Я понимаю, – сказал Ярцев, – почему вы спрашиваете меня об этом. Вам интересно: а вдруг я узнал что-нибудь новое о вашем муже? Но только – нет, ничего не известно мне, кроме одного, – в Финмаркене растет партизанское движение…
– А он… может быть там?
– Если жив, то да!..
Скоро вошли в губу Эйна; единственный причал был недавно разбит немецкой артиллерией, и мотоботу пришлось высаживать людей напротив дикого, заросшего кустарником берега. Пенные гребни волн создавали на отмели толкотливую суету, невдалеке плавала брюхом кверху дохлая акула, прыгать в ледяную воду было жутковато.
Но Алеша Найденов уже бросился за борт, а за ним и все остальные. Держа автоматы стволами книзу, никоновцы приняли Аглаю с палубы и, спотыкаясь о подводные камни, на вытянутых руках донесли ее до берега.
Они прошли мимо складов, мимо зенитных батарей, мимо пленных, разгружавших баржу с углем, и остановились на развилке дорог. Одна из них вела на запад, в сторону синевших вдалеке гор хребта Муста-Тунтури, вторая тянулась на север, в глубь полуострова.
– Ну, – грустно улыбнулась Аглая, – давайте прощаться…
Пожимая ей руку, Ярцев сказал:
– Я бы хотел… не знаю, как вы к этому отнесетесь. Короче говоря, вы не сможете дать мне номер вашей полевой почты?.. Письма писать не люблю, но вам напишу.
– Хорошо, – согласилась Аглая, – только вот беда: сама еще не знаю своего адреса. Сейчас я буду эвакуировать на материк больных оленей, а потом меня, наверное, перебросят южнее…
Никоновцы уже отошли далеко и, стоя на высоком холме, в последний раз помахали Аглае пилотками. Ярцев посмотрел на часы, заторопился.
– Ладно, – сказал он, – южнее Кестеньги вас все равно не пошлют – там уже другая армия. Позвольте, тогда я оставлю вам номер своей почты…
Через несколько минут все четверо скрылись за сопкой, а Никонова села на попутную машину и поехала на запад – туда, где волны Варангер-фиорда плещут о берег Рыбачьего полуострова и откуда в ясную погоду видно, как косо зарываются в воду бортами транспорты врага, крадущиеся в гавань Лиинахамари.