Оккультные войны НКВД и СС

Первушин Антон Иванович

Между Гансом фон Унгерном, вассалом рижского архиепископа, и генерал-майором Романом Федоровичем Унгерн-Штернбергом генеалогический словарь насчитывает восемнадцать родовых колен. За шесть столетий род разветвился, его представители расселились по всей Прибалтике, но наибольшее число поместий принадлежало им на севере Эстляндии, в Ревельском и Гапсальском уездах. Последний включал в себя часть материка и несколько островов, крупнейший из которых, Даго, по-эстонски - Хийумаа. В прежние времена его каменистые берега служили пристанищем пиратов, и здесь этот промысел никогда не считался предосудительным.

Роман Унгерн родился 29 декабря 1885 года. По традиции, распространенной в немецких дворянских семьях, мальчик был назван тройным именем - Роберт-Николай-Максимилиан.

Позднее он отбросил последние два, первое заменил наиболее близким по звучанию начального слога славянским - Роман. Новое имя ассоциировалось и с фамилией царствующего дома, и с летописными князьями, и с суровой твердостью древних римлян.

Когда в 1891 году родители пятилетнего Роберта развелись, мальчик остался с матерью. Через три года она вторично вышла замуж - за барона Оскара Хойнинген-Хьюн Йерваканта. Брак оказался удачным, Софи-Шарлотта родила еще сына и дочь. Семья постоянно проживала в Ревеле. Дом отчима Унгерн считал родным, там он останавливался, изредка приезжая на родину, даже после того, как в 1907 году мать умерла. Его отношения со сводным братом и сестрой были самые родственные.

Некоторое время он посещал ревельскую Николаевскую гимназию, но был исключен. Как рассказывал один из его кузенов, Роберт, "несмотря на одаренность, вынужден был покинуть гимназию из-за плохого прилежания и многочисленных школьных проступков". Как бы там ни было, Роберта решено было отдать в военное заведение. Мать остановила свой выбор на Морском корпусе в Петербурге, куда и отправила сына в 1896 году.

Однако военным моряком Унгерн не стал. Едва началась война с Японией, он решил ехать на фронт и за год до выпуска поступил рядовым в пехотный полк, что было поступком достаточно экстравагантным. Правда, к тому времени, когда Унгерн попал на Дальний Восток, война уже кончилась. Через год, так и не побывав под огнем, он возвращается в Ревель, затем поступает в Павловское пехотное училище в Петербурге. В 1908 году, "по окончании полного курса наук", его производят в офицеры, но не в подпоручики, чего следовало бы ожидать по профилю училища, а в хорунжий Первого Аргунского полка Забайкальского казачьего войска. Странное для "павлона", как называли блестящих павловских юнкеров, производство и назначение. Арвид Унгерн-Штернберг объяснял это тем, что поскольку его кузен мечтал служить в кавалерии, то ему как выпускнику пехотного училища "можно было осуществить это свое желание только в казачьем полку".

То, что из всех казачьих войск Унгерн выбрал именно второразрядное Забайкальское, тоже вполне объяснимо. Во-первых, в это время поползли слухи о приближении новой войны с Японией, и он хотел быть поближе к будущему театру военных действий. Во-вторых, "желтыми" казаками (забайкальцы носили погоны и лампасы желтого цвета) командовал тогда генерал Ренненкампф фон Эдлер, с которым Унгерн состоял в некотором родстве, что позволяло надеяться на протекцию по службе.

***

Сразу после объявления мобилизации 1914 года Унгерн вместе со своим кузеном поступил в один из полков несчастной 2-й армии Самсонова. Оба "проделали" трагический августовский поход в Восточную Пруссию, но Фридрих погиб под Сольдау, а Унгерн был только ранен. Окружения и плена ему удалось избежать.

Его послужной список за это время не сохранился. Известно лишь, что он командовал сотней в Первом Нерчинском полку и вновь носил на мундире желтые цвета забайкальского казачества. Полк входил в Уссурийскую дивизию, которая позднее воевала на Юго-Западном фронте. Начальником дивизии был генерал Крымов, а полковым командиром Унгерна - полковник Врангель. Они знали друг друга еще по Забайкалью, да и в Эстляндии имели общих знакомых, но никаких отношений, помимо служебных, между ними не было. Уже в эмиграции, вспоминая Унгерна и отмечая его храбрость, Врангель отзывался о нем без симпатии, скорее даже с неприязнью.

Происхождением,

воспитанием или чтением Ницше храбрость Унгерна объяснить нельзя. В ней имеется нечто патологическое. Недаром рассказывали, что в атаку барон часто скакал, как пьяный или как лунатик, с застывшими глазами и качаясь в седле. Люди такого сорта невыносимы в нормальной жизни и незаменимы на войне. Однако они представляют опасность даже там. Потому не случайно, что за три года, проведенные на передовой, Унгерн, будучи опытным, отважным и не столь уж молодым офицером, имея четыре ранения, получил всего одно повышение в чине, став из сотника есаулом.

Его карьера завершилась внезапно и, пожалуй, закономерно. В начале 1917 года он с фронта был делегирован в Петроград, на слет георгиевских кавалеров, но поездка закончилась в Тарнополе. Здесь Унгерн, пьяный, избил комендантского адъютанта, не предоставившего ему квартиры, и был арестован. От суда его спас Врангель. Но сам Унгерн утверждал, что сидел в тюрьме и на свободу вышел только осенью 1917 года.

Когда в августе 1917 года Уссурийская дивизия по приказу Корнилова и Крымова двинулась на революционный Петроград, она с фронта следовала через Ревель. Здесь, видимо, Унгерн и присоединился к ней, влившись в ряды Белой гвардии. После того как эшелоны уссурийцев застряли под Ямбургом, некоторые офицеры, зная о том, что набирается командный состав для будущего монголо-бурятского полка, решили ехать вслед за ним в Забайкалье. Надо думать, на их решение влияли слухи о готовящихся арестах участников корниловского выступления. Так или иначе, но Унгерн выехал на Восток.

Два пункта на географической карте, прочно связанные с жизнью Унгерна, странно созвучны его фамилии - Урга и Даурия. Здесь почти сразу после победы он приступил к формированию своей Азиатской дивизии, основу которой составили бурятские и монгольские всадники. На первых порах ее называли Туземным корпусом, или Инородческим корпусом, или Дикой дивизией, но Унгерн с его паназиатскими идеями хотел, видимо, подчеркнуть их в самом названии. Сколько сабель насчитывалось в дивизии, определить затруднительно. Колчаковские агенты доносили в Омск, что она "вообще не поддается учету". Не менее сложно разобраться в ее структуре, которая была разной в разное время. Поначалу один полк составили харачины Фушенги, другой набрали из казаков - русских и бурят, но за те два года, что Унгерн провел в Даурии, все неоднократно менялось. Управление строилось по принципу двойного командования: русские офицеры дублировали и контролировали туземных начальников. На штабных должностях и в артиллерии служили преимущественно русские. Вскоре при дивизии была создана военная школа для подготовки офицерских кадров из бурят и монголов. Заведовал ею есаул Баев. Как и заместитель Унгерна, Шадрин, он владел монгольским языком не хуже, чем родным.

Ничьей власти над собой барон не признавал. Когда из Читы к нему прибыла комиссия для расследования произведенных реквизиций и потребовала каких-то отчетов. Унгерн вежливо предостерег ревизоров: "Господа, вы рискуете наткнуться на штыки Дикой дивизии!" В Даурии он сидел самым натуральным князем и считал себя вправе облагать данью проходившие мимо поезда.

"За ним, - пишет современник, - шли авантюристы в душе, люди, потерявшие представление о границах государств, не желавшие знать пределов. Они шли, пожирая пространства Азии, впитывая в себя ветры Гоби, Памира и Такла-Макана, несущие великое беззаконие и дерзновенную отвагу древних завоевателей".

"За ним, - констатирует колчаковский офицер Борис Волков, лично знавший Унгерна и ненавидевший его, - идут или уголовные преступники типа Сипайло, Бурдуковского, Хоботова, которым ни при одной власти нельзя ждать пощады, или опустившиеся безвольные субъекты типа полковника Лихачева, которых пугает, с одной стороны, кровавая расправа при неудачной попытке к бегству, с другой - сотни верст степи, сорокаградусный мороз с риском не встретить ни одной юрты, ибо кочевники забираются зимой в такие пади, куда и ворон костей не заносит…"