Окно на тихую улицу
Шрифт:
– У тебя есть бабки? Тогда я не понимаю, чего ты здесь делаешь.
– Не-е… Это мне Корбут вчера предложил. Говорит, чтобы потом иметь приличный доход, надо сейчас внести пай. И вот я не знаю. Ну, штуку, допустим, я найду. Батя даст. У него есть пара штук на черный день. Стас, кстати, вложил четыре штуки. Ты знаешь?
– Знаю. Только не вижу их.
– Во-во! А ты почему не хочешь остаться здесь работать?
– Кем?
– Да кем угодно. Ты же можешь хоть кем.
– Хоть кем и кем угодно – для меня разные
Соболев, казалось, потерял последний интерес к разговору и снова ушел в работу.
– Не, Сань, я, наверно, тоже не стану связываться с Корбутом. Рожа у него уголовная, хоть и прилизанная вся. Вика меня убьет, если узнает, что я вложил в него бабки. Она уже полгода достает меня за новый телевизор. Слушай, а классная баба эта Наташка! Да? По-моему, она хотела поговорить с Корбутом насчет работы. Мне Васенина говорила, что ее подруга ищет работу. Я сразу понял, что это она и есть. Васенина кого попало сюда водить не будет. Не, если эта Наташенька здесь будет работать, то я, наверно, тоже подумаю… А, Саня, как ты считаешь?
– Тоже так.
Борода почесал свою бороду, затем укоризненно покачал головой.
– Я к нему за советом, как к старшему товарищу, как к умному человеку! А он меня подкалывает. Эх ты, а еще журналист!
– Я каменщик, Сережа, каменщик. Не журналист. И давно уже не даю никаких советов. Советы дает Стас. Обращайся к Стасу.
– Слышишь, ну ты достал! – немножко обиделся Борода.
Он докурил, отшвырнул окурок, потом плюнул и поднялся. В лице уже не оставалось и тени обиды.
– Я знаю. Все это я знаю, Саня! Меня здесь подкалывают все. Но я не обижаюсь. Если на все обижаться, здоровья не хватит.
– Это хорошо, что не обижаешься. Это говорит о том, что ты классный парень.
– Вот тут ты прав, Саня! Пусть я и дурак, я с этим не спорю, но не подлец! И никогда им не был! В отличие от некоторых, которые острова культуры здесь разводят! И меня за это уважают. Очень многие! Ты знаешь, сколько у меня друзей?
– Знаю. Верю.
– А Стас всегда такой! Он только умного из себя строит. А на самом деле еще дурней, чем я. Еще доверчивей. Он уже Корбуту отдал все свои бабки. Болван! А я – нет, я ни в кого никакие бабки вкладывать не собираюсь. Вот Корбут умный, хоть и прикидывается дураком. Это же всегда так: дурак косит под умного, а умный под дурака. Ты не знал?
Борода сосредоточил взгляд на своем напарнике и на секунду призадумался. Соболев не вписывался ни в одну из приведенных категорий. Однако усложнять красивую мысль Борода не стал.
– Хотя Корбут, – продолжил он, – тоже конченый. И кончит плохо. Так что, как видишь, я умею в людях разбираться.
– Тогда ты лучше меня должен знать, стоит ли вкладывать в Корбута бабки, – отозвался Соболев.
– Все это понятно. Но дело в том, что сейчас, может, только в подлецов и надо вкладывать. Не в таких же дураков, как я! Сейчас все простые стали дураками. Кто не умеет обманывать, тот дурак. Я прав? Нет, ты мне скажи, я разбираюсь в людях? А, Саня?
– В людях, к сожалению, мы всегда разбираемся лучше, чем в себе.
С этими словами Соболев закончил раствор, выскреб ведро и ополоснул мастерок.
– Теперь можно и нам со спокойной душой сваливать, – сказал он.
Борода вышел из раздумья и стал прежним – улыбающимся, живым. И утер со лба пот.
– Ху-ух!.. Если бы не мы с тобой, Саня, здесь бы вообще ничего не делалось.
– Конечно, конечно. Нам бы еще деньги за свою работу получить.
– У тебя закончились бабки? – спросил Борода. – Я могу дать трешник.
– Спасибо, Сережа, я не к тому.
Он хотел было что-то сказать, но остановился. Видимо, удовлетворившись тем, что произнес себе это мысленно.
Борода же был расположен что-то услышать.
– У тебя какие-то проблемы, Саня?
– Да какие могут быть у холостяка проблемы! У таких, как я, о проблемах могут быть только воспоминания.
– Но ты же все равно что-то делаешь, чем-то занят!
– Эх, Сережа! Смысл вовсе не в том, чем ты занят! А в том, как ты себя чувствуешь.
– Я ж не о смысле спрашиваю, я о проблемах, – счел нужным сказать Борода.
Но Соболев молчал. Он был весь в себе.
– Все ясно, – сказал Борода.
Они уже переоделись и поднимались к выходу.
Однако дверь открывать им не пришлось. Она распахнулась сама, но путь им преградила глыба мужского тела в фирменном спортивном костюме. Глыба была коротко острижена, без всякого выражения на лице (я бы даже сказал, вообще без лица). Ибо при такой телесной массе лицо уже перестает иметь свое особое значение.
Вместо обычного приветствия вошедший громовым раскатом вопросил:
– Кто здесь Сережа?
– Ну я, – пролепетал Борода.
Надбровные дуги, напоминающие бампер, шевельнулись, под ними сверкнули глубоко посаженные цепкие серые глазки.
– Отойдем, базар есть!
Борода вмиг опомнился:
– Нет-нет, я не тот Сережа… Вам же, наверно, Корбут нужен?
– Мне нужен хозяин этого заведения.
– Так это Корбут, не я!
– А где он, Корбут?
– Не знаю. Но его сегодня уже не будет.
– А где он бывает?
– Не знаю… На «Башне» обычно.
Не говоря больше ни слова, гость повернулся, чтобы уйти. Но, взявшись за дверь, он на секунду задержался. Взгляд его уперся в Соболева, который все это время внимательно разглядывал его.
– А ты чего так смотришь? – прогремел угрожающий вопрос.
– Так – это как? – Соболев продолжал смотреть на спортсмена.
– Как мент! – брякнул спортсмен.
– Ты ошибаешься. Я ментов сам не люблю.
– Почему? – последовал быстрый вопрос.