Око Озириса. Волшебная шкатулка (сборник)

Фримен Ричард Остин

Я покачал головой:

– Нет, мисс Беллингэм, я должен буду положить ее в лубок. Нельзя рисковать с такими глубокими ранами, как эта.

– В таком случае я буду вынуждена бросить свою работу. Я не представляю, каким образом моя клиентка закончит ее вовремя. Видите ли, я недурно знаю историю Древнего Египта, и мне поэтому должны хорошо заплатить за мой труд. Это была бы такая интересная работа! Но тут ничего не поделаешь.

Между тем я продолжал методически бинтовать ее руку, а сам размышлял. Было ясно, что мисс Беллингэм глубоко огорчена. Потеря

работы означала для нее потерю денег, и достаточно было только взглянуть на ее порыжевшее черное платье, чтобы убедиться в том, как она нуждалась. Может быть даже, ей предстояли какие-нибудь экстренные расходы. Впечатление было именно таково.

Тут мне в голову пришла блестящая мысль.

– По-моему, вашей беде можно помочь, – сказал я.

Она вопросительно взглянула на меня, а я продолжал:

– Я хочу предложить вам одну вещь и попрошу вас обдумать ее хорошенько.

– Это звучит очень внушительно, – сказала она. – В чем же дело?

– А вот в чем. Когда я был студентом, я научился одному полезному искусству, а именно – стенографии. Конечно, я не пишу с молниеносной быстротой репортера, но я довольно быстро могу писать под диктовку.

– Да. Ну, что же?

– Так вот, у меня бывает несколько свободных часов каждый день, обычно все послеполуденное время до шести часов или до половины седьмого. Если бы вы ходили в музей по утрам, выбирали книги, отыскивали все нужные места и делали бы отметки – это вы могли бы сделать и без помощи вашей правой руки, – то я мог бы приходить после двенадцати, вы читали бы мне выбранные отрывки, а я стенографически записывал бы их. В каких-нибудь два часа мы успели бы сделать столько же, сколько сделаете вы, занимаясь целый день и записывая все обычным путем.

– Как это мило с вашей стороны, доктор Барклей, – воскликнула она. – Чрезвычайно мило! Конечно, я не могу отнимать у вас свободное время, но я очень ценю вашу доброту.

Я был совершенно уничтожен ее категорическим отказом, но все-таки продолжал слабо настаивать.

– Мне хотелось бы, чтобы вы согласились. Я знаю, – сделать даме такое предложение, не будучи с ней даже хорошо знакомым, – это может показаться слишком смелым. Но если бы на вашем месте был мужчина, то я все равно поступил бы так же, и мое предложение было бы принято, как вполне естественное.

– Сомневаюсь. Во всяком случае, я не мужчина. Иногда мне хотелось бы быть мужчиной.

– Я уверен, что вы гораздо лучше так, как вы есть, – воскликнул я с такой серьезностью, что мы оба рассмеялись.

В эту минуту в комнату вошел мистер Беллингэм, держа в руках кипу больших, совершенно новых книг, перетянутых ремешком.

– Вот-те на! – воскликнул он весело. – Недурненькое времяпрепровождение! И доктор и пациентка хохочут, как школьники. Что вас так насмешило?

Он бросил связку книг на стол и с улыбкой выслушал повествование о вырвавшихся у меня словах.

– Доктор совершенно прав, – сказал он, – оставайся, детка, такой, какая ты есть. Одному Богу известно, какой бы из тебя вышел мужчина!

Видя, что он в таком

хорошем настроении, я рискнул рассказать ему о своем предложении, чтобы заручиться его поддержкой. Он внимательно и одобрительно выслушал меня, а когда я закончил, обратился к своей дочери.

– Какие же у тебя возражения? – спросил он.

– Это доставит такую уйму работы доктору Барклею, – ответила она.

– Это доставит ему уйму удовольствия, – возразил я. – Я говорю совершенно искренно.

– Тогда почему же нет? – сказал мистер Беллингэм. – Или ты боишься чувствовать себя обязанной доктору Барклею и потому упрямишься?

– Ах, совсем не потому! – поспешно воскликнула она.

– Тогда лови его на слове. Он искренно предлагает тебе свою помощь. Это доброе дело, и я уверен, что, кроме удовольствия, оно ничего ему не доставит. Все в порядке, доктор. Ты согласна, не так ли?

– Если вы так говорите, то, конечно, и я спорить не буду, и принимаю предложение доктора с благодарностью.

Эти слова сопровождались улыбкой, которая сама по себе была для меня чудесной наградой.

Условившись, где и когда встретиться, я в каком-то восторженном состоянии поспешил в свою амбулаторию, чтобы закончить свою утреннюю работу и распорядиться насчет завтрака.

Часа через два я зашел к ней. Я застал ее в саду. Она ожидала меня со своей потертой сумочкой в руках. Я взял ее сумочку, и мы отправились в путь, сопровождаемые ревнивым взглядом мисс Оман, которая проводила нас до калитки.

Привратник, сидевший в маленькой стеклянной будочке при входе в библиотеку, внимательно осмотрел нас и пропустил в вестибюль, откуда мы прошли в огромный круглый читальный зал.

– Что мы будем сегодня делать? – спросил я, когда мы уселись на свободные места. – Вам надо просмотреть каталоги?

– Нет, все карточки у меня в сумочке. Книги уже дожидаются нас.

Я положил свою шляпу на полку, опустил в нее перчатки моей спутницы, и затем мы направились к стойке за необходимыми на сегодняшний день книгами. Это был счастливейший день в моей жизни. Я провел чудесных, ничем не омраченных два с половиной часа за блестящим, обтянутым кожей столом, быстро водя пером по страницам записной книжки. Это занятие ввело меня в новый мир – мир, в котором любовь и наука, нежная близость и седая старина перемешивались самым причудливым, самым невероятным и самым восхитительным образом.

До сих пор я ничего не знал об этой темной эпохе. Аменхотеп IV, этот замечательный еретик, был мне известен только по имени, хеттов я считал каким-то мифическим народом, неизвестно где обитавшим, а клинописные таблички представлялись мне чем-то вроде ископаемых сухарей, служивших пищей какому-нибудь доисторическому страусу.

Теперь все изменилось. Мы вплотную пододвинули наши скрипевшие стулья, и по мере того, как она шепотом (разговаривать вслух в читальном зале строго воспрещалось) передавала мне на ухо историю той беспокойной эпохи, разрозненные отрывки постепенно сливались в одну стройную захватывающую повесть.