Око возрождения — древний секрет тибетских лам
Шрифт:
В конце-концов я получил ответы не только на эти свои вопросы, но и на многие другие, о которых ранее не мог даже помыслить.
Как-то вечером, когда я в одиночестве сидел у камина, раздайся звонок внутреннего телефона. Когда я ответил, консьерж сообщил:
— К вам полковник Брэдфорд, сэр. Я вздрогнул от неожиданности, волна воодушевления захлестнула меня, и я воскликнул:
— Пусть немедленно поднимается!
Через несколько секунд звякнул дверной звонок моих апартаментов, я распахнул дверь, но... увы, передо мною стоял совершенно незнакомый мне подтянутый моложавый джентльмен. Заметив мое недоумение, он поинтересовался:
— Вы не ждали меня?
— Нет,
— Н-да, а я, признаться, рассчитывал на более радушный прием, — сказал посетитель таким тоном, словно мы с ним были давними друзьями. — А вы присмотритесь, неужели мне необходимо представляться?
Он следил за мной, явно наслаждаясь тем, как недоумение в моих глазах сменилось удивлением, удивление — изумлением, и наконец, окончательно пораженный, я воскликнул:
— Генри?! Вы?! Не может быть!!!
Черты лица этого человека действительно напоминали полковника Брэдфорда, но только не того, которого я знал, а того, который в чине капитана начинал свою воинскую карьеру много-много лет тому назад! По крайней мере, так он должен был, по моим понятиям, выглядеть тогда — высокий и стройный широкоплечий джентльмен, под безупречно сидящим светло-серым костюмом угадывалась крепкая мускулатура, мужественное загорелое лицо, густые темные волосы, на висках чуть-чуть тронутые сединой. Непринужденная поза, легкие, мягкие и точные движения, никакой трости — ничего от того утомленного богатой событиями жизнью старика, с которым я некогда познакомился в парке.
— Да я это, я, — произнес полковник и добавил, — и если вы сейчас же не впустите меня в гостиную, я могу подумать, что манеры ваши за несколько лет заметно изменились. В худшую сторону.
Не в силах сдержаться, я радостно обнял сэра Генри и, пока он шел к камину и усаживался в кресло, скороговоркой забросал его градом вопросов.
— Постойте, постойте, — смеясь запротестовал он, — остановитесь, сделайте глубокий вдох и слушайте. Обещаю, Пит, что расскажу вам все без утайки, но только по порядку.
И он начал свой рассказ.
По прибытии в Индию полковник сразу же отправился в тот городок, где когда-то стояла его часть. За два десятка лет, прошедших с той поры, многое изменилось. Английских войск там уже не было. Но базары и базарные дни остались. По-прежнему в городок по большой дороге сходились и съезжались люди, и, как раньше, над горами витал дух легенды о таинственном монастыре, хранившем тайну источника молодости, о двухсотлетних ламах, которым на вид было не больше сорока, о таинственных исчезновениях и найденных в диком ущелье скелетах.
Спустя почти двадцать лет полковник начинал все с самого начала — расспросы, контакты, уговоры. Одну за другой предпринимал он экспедиции в горные районы, однако все было тщетно. Один раз он попытался отправиться следом за горными ламами, приходившими на базар, когда те возвращались домой. Но это оказалось невозможным — ламы прекрасно знали горы, были очень сильны и шли так быстро, что шестидесятилетнему старику угнаться за ними было никак невозможно.
Прямые разговоры с ними тоже ничего не давали — те делали вид, что не понимают его, хотя торговались с местными жителями достаточно бойко. Правда, каждый говорил при этом на своем диалекте, но понимали они друг друга прекрасно. Из всего этого полковник заключил, что избрал неверную линию поведения. Однако
Были моменты, когда ему казалось, что все потеряно, что даже если за легендами об “Оке возрождения” и скрыто какое-то реально существующее явление, белого чужака в самое сердце своей тайны тибетцы не допустят никогда. Но он вспоминал сон, который видел в последнюю ночь на вершине холма. Слова, которые он слышал тогда, явственно звучали у него в ушах. У полковника даже не было полной уверенности в том, что это не было чем то большим, чем сон.
И сэр Генри с новыми силами в который раз начинал все сначала. Через три года медленного последовательного приближения у него возникло ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Это странное чувство не покидало его даже в моменты, когда он был абсолютно уверен в том, что находится в полном одиночестве. Именно тогда он и написал свое первое письмо ко мне. А через несколько дней произошло событие, положившее конец неопределенности.
Был весенний базарный день, и утром полковник отправился к палаткам на окраине городка, чтобы в очередной раз порасспросить людей об “Оке возрождения”.
Мычали яки, на разные голоса выкрикивали что-то свое торговцы, покупатели бродили среди палаток, рассматривая посуду, упряжь, оружие и другие товары. Полковник медленно брел по базару, разглядывая публику. Вдруг он ощутил сильный мягкий толчок в спину. Он обернулся, но рядом с ним никого не было. Однако метрах в двадцати от себя полковник увидел рослого ламу, пристально на него глядевшего. Встретившись с ним взглядом, полковник вновь ощутил толчок, но на этот раз — изнутри. Это было непостижимое ощущение — словно сила взгляда ламы сквозь глаза проникла внутрь тела сэра Генри и там взорвалась мягким беззвучным ударом. Лама жестом подозвал полковника.
— Я пришел за тобой, — сообщил он на вполне пристойном английском, когда сэр Генри приблизился. — Идем.
— Постой, мне нужно кое-что взять из своих вещей.
— У меня есть все, что может понадобиться тебе в пути. Идем. Когда ты вернешься, все твои вещи будут в полной сохранности. Хозяин гостиницы о них позаботится.
С этими словами лама Кы-Ньям — а это был именно он — повернулся и медленно пошел прочь. Прихрамывая и опираясь на свою трость, полковник последовал за ним.
Никто из окружавших их людей не обернулся, никто не посмотрел им вслед. У полковника возникло впечатление, что с того момента, как взгляд его встретился со взглядом ламы, для всех окружающих он исчез — они попросту перестали его замечать, как будто взрыв силы взгляда ламы внутри тела полковника окружил его неким непрозрачным для обычного человеческого восприятия экраном. Полковник чувствовал — все, что он знал, все отношения, к которым привык, все, составлявшее социальное значение и жизненный опыт личности, которой он себя считал, осталось снаружи — за этим невидимым экраном, там, среди суеты базарного дня.
А внутри — внутри было нечто беспомощное, лишенное точки опоры, то, чему предстояло начать учиться жить с самого начала. И, словно ухватившись за тонкую ниточку последней надежды, он послушно брел за ламой.
Они шли весь день. Когда спустились сумерки, полковник с удивлением обнаружил, что почти не устал. Темнота застала их у входа в узкое ущелье.
— Заночуем здесь, — объявил Кы. Это были первые слова, произнесенные им за день пути. — Вон там над уступом есть пещера. В ней — еда и вода.