Оковы для призрака

Мид Райчел

— Это потому, что все по-разному понимают слово «благоразумный». Боюсь, что ранее ты не всегда меня правильно понимала, вот и все.

Лисса рассмеялась.

— Думаю, тебя часто неправильно понимают.

Их взгляды встретились; его улыбка стала теплее и мягче.

— Надеюсь, это не будет неправильно понято, иначе я рискую схлопотать пощечину.

С этими словами он наклонился и запечатлел на ее губах поцелуй. Без малейших колебаний Лисса ответила ему, полностью отдавшись сладостному порыву. К несчастью, я воспринимала все ее эмоции. Когда они оторвались друг от друга, сердце Лиссы гулко колотилось,

щеки пылали.

— И какое же определение ты этому дашь? — спросила она, все еще чувствуя прикосновение его губ.

— Это означает «прости меня».

Она отвернулась, нервно вырывая пучки травы. Потом вздохнула и подняла на него взгляд.

— Кристиан… у тебя было что-то с Джил? Или с Мией?

— Что? — Он удивленно посмотрел на нее. — Как ты могла такое подумать?

— Ты проводил с ними много времени.

— На свете есть лишь одна девушка, которая мне нужна. — Прикованный к Лиссе взгляд кристально-голубых глаз не оставлял сомнений в том, кого он имеет в виду. — Ни о какой близости с другой не может быть И речи. Несмотря ни на что, даже на историю с Эйвери…

— Кристиан, я очень сожалею об этом…

— Ты не должна…

— Нет, я сожалею…

— Проклятье, ты дашь мне догово…

— Нет, — подтвердила Лисса, наклонилась и сама поцеловала его.

Все ее тело запылало: и для нее Кристиан был единственным на свете желанным мужчиной.

Ну, по-видимому, Таша была права: только я могла снова свести их вместе. Но неужели ради этого мне непременно надо было угодить под арест!

Я выскользнула из головы Лиссы — чтобы оставить их наедине и избавить себя от зрелища того, как они милуются. В данный момент для меня они не могли ничего сделать, пусть порадуются своему воссоединению. Им оставалось только ждать, пока появится новая информация, а их способ ждать все же гораздо менее вреден для здоровья, чем тот, который наверняка выбрал Адриан.

Я лежала на койке и глядела в потолок. Повсюду вокруг — лишь металл и серые стены; это буквально сводило с ума. Ни телевизора, ни хоть какой-нибудь книжки, чтобы отвлечься. Прямо как зверь в клетке. Камера, казалось, становилась все меньше и меньше. Оставалось лишь прокручивать в сознании то, что выяснилось благодаря Лиссе, и анализировать каждое слово. Конечно, вопросов возникало множество, но мысленно я все время возвращалась к разбирательству, о котором говорила Даниэлла. Что это вообще такое? Когда оно состоится?

Ответ на последний вопрос я получила спустя несколько часов.

К этому времени я впала в состояние, близкое к оцепенению, и не сразу осознала, что у входа в камеру стоит Майкл. Вскочила с койки и увидела, что он отпирает дверь. В душе вспыхнула надежда.

— Что случилось? — воскликнула я. — Меня отпускают?

— Увы. — Он надел на меня наручники. Я не сопротивлялась. — Мне поручено доставить тебя на разбирательство дела.

В коридоре было полно стражей — точь-в-точь как недавно, когда эту камеру занимал Дмитрий. Мы с Майклом шли рядом и, слава тебе господи, всю дорогу разговаривали; он не вышагивал с каменным лицом, храня это их жуткое молчание, что, по-видимому, было обычным способом обращения с заключенными.

— Что такое «разбирательство»? Суд?

— Нет-нет, суд так быстро не происходит. Будут решать, передавать ли твое дело в суд.

— Не понимаю,

к чему еще и это. По мне, пустая трата времени, — заметила я.

После камеры было необыкновенно приятно вдыхать свежий, влажный воздух.

— Будет потрачено впустую гораздо больше времени, если ты предстанешь перед судом, а там выяснится, что дела как такового нет. Сейчас будут представлены имеющиеся доказательства, и судья — ну или кто-то, выступающий в роли судьи, — решит, есть ли основания передавать твое дело в суд. Это как бы предварительное разбирательство, а выносит окончательный вердикт и назначает наказание суд.

— Почему так долго пришлось ждать этого их разбирательства? Я целый день проторчала в камере!

Он засмеялся, но отнюдь не весело.

— Это еще быстро, Роза. Очень быстро. Иные ждут дни или даже недели, и все это время подозреваемый находится за решеткой.

— В таком случае почему они так торопятся?

— Не знаю. Уже почти лет сто не убивали ни одного монарха. Люди в панике, и Совет хочет как можно скорее восстановить порядок. У них уже есть грандиозные планы относительно похорон королевы — это будет настоящий спектакль, направленный на то, чтобы отвлечь внимание общественности. Это разбирательство — тоже попытка восстановить порядок.

— Что? Каким это образом?

— Чем скорее убийцу найдут и осудят, тем скорее к обществу вернется ощущение безопасности. Они так уверены в твоей виновности, что торопятся провернуть все это как можно быстрее. Они хотят, чтобы ты оказалась виновна. Считают, что если похоронят ее, уже зная убийцу, то люди смогут спать спокойно, пока они выбирают нового монарха.

— Но я не…

Я оборвала себя. Какой смысл отрицать?

Впереди уже вырисовывалось здание суда. Когда я была здесь в связи с процессом по делу Виктора, оно казалось отталкивающим и даже угрожающим, но причиной тому была боязнь воспоминаний, которые Виктор пробуждал во мне. Сейчас… сейчас на кону стояло мое будущее. И даже более того. Моройский мир наблюдает, ждет и надеется, что я — убийца, от которого безопаснее избавиться раз и навсегда.

— Как думаешь, — нервничая, спросила я Майкла, — мое дело передадут в суд?

Он не отвечал. Один из стражей распахнул перед нами дверь.

— Майкл! Неужели меня действительно будут судить за убийство? — настойчиво повторила я.

— Да, — сочувственно ответил он. — Я практически уверен в этом.

Двадцать семь

Вступая в зал суда, я переживала один из самых сюрреалистических моментов своей жизни — и не только потому, что обвиняемой была я сама. Просто мне все время вспоминался суд над Виктором, и мысль, что сейчас я окажусь на его месте, казалась слишком странной, почти непостижимой.

Когда человека вводят в зал суда под усиленной охраной, все взгляды — и, поверьте, туда набилось множество людей — естественным образом обращаются на него, поэтому я постаралась не выглядеть пристыженной или смущенной. Шла уверенно, с высоко поднятой головой. И снова на меня что-то нашло: перед моим внутренним взором возник образ Виктора. Он тоже входил сюда с вызывающим видом, и тогда это потрясло меня — что человек, совершивший подобное преступление, может так себя вести. Неужели все эти люди то же самое думают обо мне?