Окраина. «Штрафники»
Шрифт:
— Вы забываете, что Охлобыстина вернулась домой и собрала вещи. Следовательно, приют она нашла. И даже какие-то знакомства завела, если учитывать предполагаемое появление Транслятора. Может она здесь гувернанткой устроиться? Или сиделкой-приживалкой? Читает вслух какие-нибудь «Русские ведомости» хорошо поставленным голосом.
— Скорее, ее живодеркой возьмут, — убежденно сказала Мариэтта.
— Живодерки должны быть красивые, — мечтательно заметил Генка.
— Что вы за чушь здесь несете?! — возмутился Алексей Валентинович. — Смотрите, какой дом! Какой сад! Роща великолепная. Дворовые постройки. Сразу видно, истинно русская душа с любовью и рвением все это
— Может, вы им родственник? По дворянским корням? — ехидно спросила Мариэтта. — Или они с бывшими партийными дворянами знаться не захотят?
— Я из коммунистов вышел по зову сердца, — укоризненно заметил Беркут-Томов. — Тебе этого не понять, поскольку…
— Завязывайте дискутировать, — приказал Андрей. — Нас встречать идут. Не иначе как мешочник донес про подозрительных художников-передвижников.
Навстречу поспешно двигались ядреная девка в ярком сарафане и крепенький лысый мужичок.
— Ой, да что ж вы встали, господа художники?! Пожалуйте в дом. Барин уж самовар велел ставить. Просит честь оказать. Пожалуйте, пожалуйте… — говорливая девка кланялась в пояс, тряся толстой косой. Мужик тоже кивал и истово кланялся.
Андрею стало неудобно. Ему давно никто не кланялся.
— Надо идти, — прошептал Алексей Валентинович. — Иначе не по-людски. Обидятся.
Девка с мужиком двигались впереди, часто оглядываясь. Девка трещала что-то про пирожки с курятиной, про крыжовенное варенье и какой-то «кяхтинский» чай.
— Я чай из натурального самовара сроду не пила, — хрипло уведомила коллег Мариэтта.
Просторный двор открылся, когда прошли короткую тополиную аллею. У дома торчал порядком полинявший гипсовый грифон. Дом, при ближайшем рассмотрении, оказался под стать древнему мифическому животному. Глухо лаяли запертые собаки. Во дворе гостей встречали уже трое, правда, не на парадных ступеньках, а у дверей левого флигеля. Бородач в чистой нарядной рубахе пробасил что-то про дорогих гостей. Миловидная девица смущенно улыбалась. Третья тетка… Андрей не сразу опознал в статной женщине искомый объект. Все-таки фото и видео не дают полноценного представления о человеке. Отставной завуч Охлобыстина оказалась довольно-таки интересной женщиной. Раньше впечатление портило выражение лица. Брезгливая гримаса педагога, раз и навсегда уверившегося в неблагодарности человечества. Нельзя сказать, что ныне Нина Ниловна выглядела счастливейшей из смертных, но ее вытянутое лицо выражало вполне объяснимое, хотя и сдержанное любопытство. Когда встретилась взглядом с Андреем, коротко кивнула:
— За мной? Заждалась. Сейчас соберусь. Посидите, парного молочка выпьете. Наверняка давненько такого не пробовали.
Голос у Охлобыстиной был действительно хорошо поставленный. Дворовые разом замолчали, попятились, расступаясь. Нина Ниловна, приветливо, насколько может быть приветливым завуч, распахнула дверь и попросила:
— Посидите в малой гостиной, перекусите чем бог послал. Пять минут, не больше. Попрощаться мне нужно.
Все было как-то странно. Готовность Охлобыстиной, неожиданная приветливость челяди. Честно говоря, Андрей представлял себе дворню как-то иначе. И где хозяин? В гостиной дожидается?
Из тени дома пахнуло разнообразными запахами: масла и воска, старой мебели, еще отчего-то крепко разило дегтем и луком. Смутно брезжил свет в левом углу прихожей. Андрей машинально повернул туда.
За спиной Охлобыстина сказала Мане:
— Вы, барышня, не
— Темноватый век, — пробормотал Генка.
— Щас подсветим, — пообещали из темноты.
Андрей наконец догадался, что означают запахи сапог и ощущение странной тесноты помещения. Первый удар сумел парировать — судя по тому, как онемела рука, двинули дубинкой. Следующий удар подсек ноги. Андрей оказался на полу, скрипя зубами от боли в колене, поймал чью-то ногу, сумел опрокинуть противника. Кошкой завизжала Мариэтта. Кто-то, схлопотав от Генки, отлетел с изумленным матерком. Андрей кого-то бил, но на самого удары сыпались со всех сторон. Встать не давали, крутили руки. Взвыл Алексей Валентинович:
— Меня-то за что?! Я здесь совершенно ни при чем!
Голосом центуриона воззвала Охлобыстина:
— Не выпускать их! Я вам, сукины дети…
Очнулся Андрей от того, что соломинка зверски колола ноздрю. Мучительно болели голова и левое предплечье, ныли почки, но больше всего мучила проклятая соломинка. Прямо как ноздрей на кол посадили. Андрей чихнул — голова взорвалась такой болью, что впору вновь сознание потерять. Начальник Отделения застонал и осознал, что рот туго забит тряпичным кляпом.
— С воскрешением, — поздравил находящийся где-то рядом Генка и закряхтел.
В разбитой голове начальника «КП-29» слегка прояснилось. Темный сарай или овин — хрен его знает. Сквозь узкие щели пробивается слабый дневной свет. Руки и ноги стянуты и соединены веревкой за спиной. Кляп надежно вбит в рот. И все подряд болит. Здорово отделали.
— Хреново? — сочувственно поинтересовался Генка. — Да, недооценили мы педагогшу. Вернее, ее мужиков. Зверье необразованное. Здесь, кстати, и настоящий зверинец есть. Медведь и псы. К людоедству зверюшки склонны. Хозяин здесь о-го-го какой шутник. Мне это один из мужиков рассказал. Я ему нос во время свалки свернул, а он, значит, в отместку стращал от души. Неприятная история.
Андрей замычал.
— Сейчас вечер, — догадливо пояснил Генка. — Нас повязали и решают, что делать. Маньку помяли, но не сильно. Ругалась бодро. А дед перекинулся к противнику. Когда нас положили и обшаривали, твой ствол сразу не нашли. Беркут-Гномов, зараза, подсказал. Так что Охлобыстиной теперь много что известно. Во мы вляпались, а?
Андрей согласно фыркнул и попытался сесть. Руки дернуло болью, и начальник Отделения мигом оказался лежащим на спине.
— Веревки за крюки прицепили, — пояснил Генка. — Здесь специальная гауптвахта устроена, — «холодной» именуется. В поместье, видать, частенько дисциплину нарушают. Наказания наработаны. Я только от кляпа и смог освободиться. Доска рядом удачно обломана. Только когда придут, придется спешно тряпку обратно заглатывать. Предупредили: если трепыхаться начнем — по тридцать ударов кнутом. Сдается, не шутят. Согласен?
Андрей промычал утвердительно.
— Вот и я думаю, нужно сваливать, — сказал понятливый Генка. — Вроде веревки не наручники, но упаковали на славу. Даже как-то теряюсь, как нам выпутываться. У тебя в карманах, случаем, ничего полезного не завалялось? Меня до нитки ошмонали. Тебе, может, повезло? Барин как ствол увидел, так весь затрясся: инсургенты, мол, подосланные, нужно прямо исправнику настучать.
Андрей удивился.
Генка сплюнул и объяснил:
— Ага, барин здешний за нашей свалкой из коридора присматривал. Благоразумный такой старикашка, хиленький-поганенький. По-моему, Ниловна его вместе с подштанниками захомутала. Парочка подходящая. Ну, предпринимать чего будем?