Окрест Кария

Бердникова Татьяна Борисовна

«Кай О’Ши» – значилось под фотографией, и радовала в этой надписи только другая фамилия.

– Я… – голос сел, и парень попытался взять себя в руки, – Я Фоули…

– Я знаю, – приятель, продолжая его поддерживать, на секунду сжал губы, – Но, Кай, таких совпадений не бывает! Нет, конечно, может быть, парень просто твой тезка и двойник, но… черт возьми, ты же не помнишь ничего, что было до той аварии, которую ты тоже не помнишь! Может… может, это не совпадение, может, вместо тебя твоя родня похоронила кого-то другого?

Кай

его не слушал. В голове звенело; он не мог отвести взгляд от фотографии и от имени, значащегося под ней, и чем дольше смотрел, тем хуже себя чувствовал. Ему казалось, что где-то в сознании пробуждается и ворочается раскаленный колючий ком, что он все растет и растет, заполняя собою всю его голову.

Парень оттолкнул друга и запустил руку в волосы, зажмуриваясь. Он помнил… помнил это место, здесь, здесь, это произошло здесь, он был уверен в этом! Дерево… дерево… то треклятое дерево, о которое он ударился затылком, оно же, наверное, до сих пор растет где-то тут!

Потрясение… врачи говорили о потрясении, а разве может быть потрясение большим?

Он мотнул головой, заставляя себя очнуться от бреда, застящего его разум.

– Я поеду домой, – голос его прозвучал тихо, отстраненно и, как показалось его приятелю – парализовано, – Поеду домой, мне… надо осмыслить.

– Хорошо, – собеседник его был старше, опытнее и прекрасно понимал, что другу сейчас не до разговоров, – Тебя проводить? Сам доберешься?

Кай отрицательно покачал головой, но ответил совсем не то, что подразумевалось.

– Да. Мне нужно подумать… побыть одному.

– Как скажешь, – мужчина быстро облизал губы и тяжело вздохнул. Другом он был хорошим, и приятелю своему сочувствовал вполне искренне, да и переживал за него немало, однако и знал его неплохо. Человеком Кай Фоули был упрямым, если решил что-то – лучше было с ним не спорить. Тем более, что его мотоцикл значительно быстрее старенького байка…

– Только будь осторожен, ладно?

Парень дернул уголком губ.

– Мастерство не пропьешь, – буркнул он и поспешил к своему железному коню.

***

По дороге ему стало хуже. Голова разрывалась от боли, в сознании теснились, сменяя друг друга, какие-то обрывочные, смутные воспоминания – будто вся его забытая жизнь вдруг нахлынула разом, одновременно, и выдержать этого он не мог.

Перед глазами все плыло, смазывалось; ехать становилось все труднее, а он, вопреки собственному состоянию, только увеличивал скорость. Ему безумно хотелось поскорее попасть домой.

Автомобили мелькали по сторонам, как смазанные пятна, он ловко избегал столкновения с ними, и мчался, мчался, мчался вперед, не останавливаясь ни на миг.

Впереди, из смутной мешанины красок вдруг вынырнул красный сигнал светофора, и он машинально сбавил скорость.

Силуэты вокруг стали различимее, стало возможно рассмотреть машины.

Он попытался отвлечься от мыслей, изучая их.

Светофор переключился, он рванул с места и, краем глаза заметив справа от себя джип – все тот же джип, опять этот джип! – вдруг ощутил резкую боль в левом виске.

Руки выпустили руль, хватаясь за шлем. Мотоцикл вильнул вправо, врезаясь в тяжелый бок большой машины.

Он еще помнил, что его выбило из седла, что он прокатился по асфальту, а потом наступила тьма.

…

Сегодняшний день, когда сравнялся ровно год со смерти его младшего брата, выдался омерзительно чудесным.

Мужчина ехал, крепко сжимая руль, и изо всех сил старался сдержать наворачивающиеся на глаза слезы, пытался не позволить себе отвлечься от дороги.

А ведь он любил такую погоду. Всегда говорил, что, когда на небе светит солнце, лучше всего кататься по загородным дорогам – дорогу хорошо видно, да и мотоцикл красиво блестит.

Мысли причиняли боль, и ему казалось, что сердце разрывается на части.

По дороге его обогнал какой-то мотоциклист, и на душе стало еще хуже. Вот глупый мальчишка, носится и даже не знает, не представляет… А погибнет он – ведь тоже будет кто-то о нем рыдать, как сейчас он о брате!

Он добрался до креста, слабо улыбаясь, скользнул пальцами по фотографии брата, положил свежие цветы.

Сердце заболело еще сильнее; по щекам скатилось несколько слезинок.

Мужчина торопливо стер их и, не в силах дольше задерживаться здесь, поспешил отправиться в обратный путь.

На узкой дороге, на этой проклятой дороге, где в тот день откуда-то взялся тяжелый грузовик, ему навстречу вновь попались мотоциклисты, ловко разминувшиеся с ним. Он стиснул зубы, и сильнее сжал руль.

Нет, нет, нельзя сейчас плакать, нельзя! Только не так, не за рулем, не здесь… Он поплачет дома. Он вспомнит о нем, выпьет…

Он мотнул головой, отгоняя мысли и надавил на газ.

Дорога вилась впереди длинной змеей, постепенно расширяясь до двух полос, превращаясь в шоссе.

Он притормозил на светофоре и, заметив в зеркальце заднего вида очередного мотоциклиста, досадливо вздохнул. Что же им неймется-то сегодня… все, что ли, такую погоду неожиданно начали любить?

Светофор переключился, он надавил на газ, проехал несколько метров…

От удара в бок автомобиль вильнул по дороге, едва не въезжая в столб; он торопливо вывернул руль и надавил на тормоз.

Мотоцикл, влетевший в него, валялся на земле; мотоциклист, кубарем прокатившийся по асфальту, замер, лежа на боку.

– Дьявол… – голос дрогнул. Мужчина торопливо выскочил из джипа, бросаясь к пострадавшему.

Да, он сам подбивал многих молодых людей носиться, сломя голову, на его мототреке, он сам губил их жизни! Но не мог допустить гибели незнакомого мотоциклиста у себя на глазах.