Окружившие костер

Смирнов Алексей Константинович

Обоих я знал очень и очень плохо - тем неожиданнее и неприятнее было мне их присутствие. Хотя нет, с Толяном я встречался несколько раз, и мы даже, помню, вместе выпивали в одной компании - он был по сути довольно неплохим парнем, и именно это приходилось мне в данный момент не по вкусу. Толян был ко всем прочим достоинствам еще и чертовски красив - бледное лицо с прямым носом, черные кудри до плеч и столь же черная узкая бородка. Усов Толян не носил - очевидно, не находя прелести в слизывании с оных остатков вина - и правильно делал, усы бы его испортили. Смотрел он задумчиво и чуть печально; от этого взгляд его приобретал что-то телячье, и мне моментально пришла в голову мысль, что редкая женщина откажется хоть как-то его приласкать. В то же время от Толяна исходила спокойная уверенность в себе как раз то, чем сам я никак не мог похвастать. Я понял, что Толян будет моим врагом номер один, и я спешно стягивал в мощный кулак авиацию, флот и сухопутные

войска. Ясно было одно: мне придется туго, хотя бы потому, что я еще не решил, какую нацепить маску и какую роль играть, дабы быть на его фоне в выигрыше.

С Дынкисом было не легче, большей частью из-за того, что я не понимал, откуда он вообще взялся, тогда как о знакомстве Алины с Толяном мне было известно. Я знал, что Хукуйник, если верить его словам, терпеть Дынкиса не может, и это было плюсом. Плюсом являлся и костюм Дынкиса: очень хорошего пошива, серый в мелкую клетку. В таком костюме в палатку не полезешь. Да еще и "дипломат" в руке - нет, этот, вероятно, едет куда-то на дачку, с нами ему просто по пути... и он не будет мне помехой. Но черт возьми, как много значит для нас чужое мнение! Я совершенно ничего не знал о Дынкисе кроме того, что он - Дынкис, и впридачу к этому, по словам Хукуйника, изрядный мерзавец, - больше ничего, но я уже, слепо веря Хукуйнику, да еще и в силу выгодности такого мнения, смотрел на Дынкиса именно как на распоследнего мерзавца. И у меня становилось легче на душе: по крайней мере, не погрешу против совести, коль скоро придется его закапывать. И я вычислял, глядя на долговязую фигуру, тонкий рот, светлые волосы, - вычислял, что он - гадюка, стукач, кляузник, и мне хотелось вцепиться ему пальцами в губы и рот разорвать - потому что какого дьявола ему тут надо? не хочет ли он показать, что намерен любезничать с моей Алиной?!

Алина тем временем стояла с нами рядом, но каким-то образом ухитрялась чисто пространственно находиться вдалеке от каждого. Она городила какой-то вздор - про зеленую травку, опаздывающий поезд, хмурое небо и прочую дрянь. Я, ни на секунду не прекращая лихорадочных размышлений, довольно неумело ей поддакивал и даже пытался острить, но она, по-моему, вообще не понимала шуток. Помню, я чувствовал себя очень неловко, ибо все время разглядывал ее ноги, и ноги это были, доложу я вам! не знаю, не знаю - быть может, вы видывали не хуже, но лучше - позвольте не поверить. Да и не только ноги. Признаюсь честно: я не слишком красив и на девушек с такой фигурой никогда не решался покуситься. Не комплекс неполноценности был в том виноват, нет! Красота высокого ранга загоняла мои низкие желания глубоко в подкорку, и они не смели и пикнуть оттуда. Лишь тогда я достигал ясности сознания, мог трезво оценить обстановку и сказать: такая тебе не по зубам. И, зубы те сжав, добавить: и не по карману. Но вот на этот раз... на этот раз желания мои обрели наглость достаточную, чтобы диктовать условия извилинам. Причиной было Алинино лицо, которое я поначалу недооценил. В дальнейшем, когда мне приходилось ловить взгляд ее зеленых глаз из-за умышленно поднятого плечика... ну, да что говорить, сами потом увидите. Волосы у нее были длинные и прямые, челка спускалась на лоб и, не будучи отброшенной, чуть захватывала крупный нос... пухлые, с вывертом губы непрерывно двигались, обнажая прокуренные зубы. Да еще веснушки... видя веснушки, я утешался, полагая, что, на худой конец, ничего! не стану горевать, коли сорвется тоже, чудо! Короче, зелен виноград.

Итак, мне предстояло выяснить, какую скрипку будет играть в надвигавшемся концерте Дынкис. В том, что концерт состоится, у меня сомнений не было. Едва я хотел задать ему вопрос в лоб, меня опередил Толян, и я мысленно поблагодарил его. Толян, сам того не желая, вытащил мне из пламени каштан, а всего-то он и сделал, что осведомился:

– Ты с нами?

И получил ответ:

– Да.

Горек же оказался каштан!

Дынкис, хоть и держался особняком, достоинства не терял. Я прикинул и решил, что Алина, пожалуй, ближе и дольше знакома с Толяном, нежели с этим очкастым франтом. Оставляя Толяна для более тщательной и тонкой расправы, я вознамерился адресовать первый удар Дынкису. Прекратив испытывать Алинино чувство юмора, я негромко поинтересовался у нее причинами пребывания последнего на платформе.

– Ой, ты знаешь...
– и на меня незамедлительно обрушился водопад сведений. Мне удалось узнать следующее: за час до отъезда Алины Дынкису вздумалось ей позвонить, а она умудрилась принять его за другого, ей ничего не стоило разболтать все, что возможно, о месте встречи, а что он - это он, она догадалась лишь минутой позже, а он был уже вполне осведомлен и обещал не опаздывать, хотя никто его и не звал, и вот теперь она не знает как быть, потому что Дынкиса она не переносит, так как он подонок и мало того, что отбил у Толяна какую-то любимую девушку, так еще и живет с нею, да впридачу и любит, но уж тут-то он наверняка врет, а что же теперь будет с

бедным Толяном - ведь ему общество богомерзкого Дынкиса более чем в тягость, и все это очень плохо, а откуда взялся Толян, так это она сейчас расскажет... Далее мне пришлось услышать какую-то небывалую галиматью, из которой я сумел вынести лишь одну крупицу информации: присутствие Толяна было для Алины весьма желательно и вроде бы она сама его и позвала - так же, как и меня. Шансы мои падали, я мрачнел, Дынкис безмолвствовал, изучая облака, а Толян задумчиво вперился взглядом в усыпанные окурками шпалы.

... Понемногу темнело. Кое-где, теряя багрово-желтые отсветы заходящего солнца, которое невесть как пробилось напоследок сквозь тучи, с шуршанием осыпалась сосновая шелуха. Сомнительно было, чтобы хлынул дождь, и этакая безделица меня радовала - вот до чего может дойти человек, приехавший за город совсем не за тем, чтобы любоваться животворным светилом. Дорога же не отставала и издевалась надо мной: то вползала в гору, то крошилась песком, а иногда приветствовала идущих коварными ямами.

Больше всех, как ни странно, раздражал меня на данном этапе Хукуйник. Закадычный друг, он вел себя по-дурацки, ровным счетом ничего для себя не выигрывая (впрочем, и не теряя, коли не принимать всерьез мое к нему расположение). Он бойко трепался с Дынкисом. Дело было вот еще в чем. Еще в поезде, едва в него хлынула звереющая на глазах толпа дачников, нашей компании суждено было разделиться: нас с Алиной вынесло в салон, за что я сердечно благодарил судьбу, а не терпевших друг друга Дынкиса и Толяна человечья каша стиснула нос к носу в тамбуре, нимало не заботясь о содержании их дальнейших бесед.

Я времени терять не стал и начал вести себя в соответствии с обстоятельствами. Острить мне пришлось долго, народ почти не убывал, и я вовсю пользовался заточением нежелательных элементов в тамбуре. Порой мне случалось бросить взгляд на их тюрьму, и из темных глубин являлось бледное, взмокшее лицо Толяна, вдруг да и выныривавшее из-за сомкнутых спин и животов. Лик Толяна исчезал быстро - либо виной тому были таинственные перемещения в людской толще, либо причиной оказывался изверг Дынкис, зависавший над Толяном подобно хищной птице. Мы с Алиной не уставали потешаться над этими зависаниями, а Толяну Алина даже сочувствовала, чем будила во мне понятную злобу. Но я был всецело поглощен осуждением Дынкиса. Заботливо и нежно, словно мать недавно появившегося на свет младенца, купал я его в ушатах яда, тщетно пытаясь попутно поймать Алинину руку. Алина вела себя непонятно: руку не давала, и вообще дошло до того, что я глядел на нее не без опаски - действительно ненормальная: собирает толпу мужиков, руку не дает, смеется в совершенно неподходящих местах беседы, потом вдруг возьмет да и прижмется ко мне трепетно - якобы в знак глубокого расположения, а после отскочит, будто обожглась. И трещит, не переставая... Лоб мой был покрыт испариной; я, однако, сумел подбить Алину на объявление Дынкису бойкота. Как раз об этом уговоре и шепнул я встретившему нас Хукуйнику; каков же был мой гнев, когда я узрел Дынкиса переодевшимся в хукуйниковские штаны и рубаху, и как возрос тот гнев при виде упомянутой идиллической беседы - ну прямо не разлей-вода.

"Погоди, - замышлял я недоброе, глядя сквозь заливавший глаза пот Хукуйнику в спину.
– Я тебе устрою".

Вспоминая все подробности похода и перечитывая уже написанные строки, я вижу, что накопилось достаточно оснований считать меня гнусным склочником, неудачливым сластолюбцем и в любом случае - негодяем. Я, как увидите в дальнейшем, оправдываться не собираюсь и скажу одно: у меня была ясная, конкретная цель, добиться которой надлежало любыми средствами, а тем, кто в сотый раз повторит, что цель, мол, средства не оправдывает, отвечу: тебя бы так надували, так я бы посмотрел на твои средства. Ладно, это еще куда ни шло. Но вот рассудить, будто я оказался единственным корнем зла во всем, что происходило после... тут уж извините!

– Ой, что мы сейчас устроим!
– завизжала Алина и понеслась вприпрыжку куда-то в сторону. Я сдержанно и гордо усмехнулся: восемь бутылок вина составляли девяносто процентов веса моей сумки. Помня об этом, я, продвигаясь вперед, не раз отказался от намерения зашвырнуть ее подальше.

Мы были на месте.

Я сбросил отяжелевшую от пота штормовку и расстегнул рубашку. Словно по волшебству, вывалился в прореху крест - и замаячил, удерживаемый дешевой цепочкой.

– Что это у тебя?
– мигом подскочила Алина.

Я вздохнул и объяснил. Алина, по-моему, и не слушала, она отвернулась и плюхнулась на штормовку. Когда она успела переодеться - неясно, однако теперь на ней был голубой комбинезон, обрезанный под шорты. Я почувствовал сухость во рту, отвел глаза и взялся за топор. Ухватился я неловко, бревнышко ударилось в пень сучком, соскочило с лезвия и скатилось под откос.

– Э-эх!
– Дынкис протянул руку за топором.
– Давай покажу.

– Какая мокрая штормовка!
– с удивлением в голосе крикнула Алина. Смотрите!