Октопус
Шрифт:
– А почему же родители за ними не следят?..
Рина задала вопрос – и тут же почувствовала, насколько он бестактен. У осьминогов самец гибнет после периода спаривания. Мать же несколько месяцев оберегает яйца, при этом ничего не ест и умирает от истощения, когда потомство вылупляется.
Дикие осьминоги сами познают мир вокруг. А за юными октопусами присматривает учитель. Он и ухаживает, и даёт знания, и социализирует.
– В последней кладке у меня восьмидесятипроцентная выживаемость, – с гордостью сообщил Фьют. – Потому-то Льюит с Миэлтой и зазывают
Рина протянула руку под медузий кисель, нашла щупальце и погладила его. Фьют в ответ тихонько прильнул мелкими присосками к пальцам, отлепился и приник снова. Спросил тепло:
– Ты мне сочувствуешь? Хорошие вы животные. Ласковые. Вот Льюит настаивает, что надо вас усыплять, что вы опасны для города. Но, по-моему, всё это глупости и суеверия. – Он замолчал. И вдруг решился: – Давайте, я вас выведу за лес – и плывите. Не будет Льюит особо сердиться, у него гронф вот-вот начнётся, а другого учителя им с Миэлтой всё равно не найти.
Рина усмехнулась про себя: пожалел-таки забредших «каланов». Готов даже выступить в неприятной роли няньки для детей соперника, лишь бы помочь питомцам. Но надо уговорить октопуса на кое-что большее. Терпеливо объяснила:
– Мы не можем просто всплыть. Баллоны, из которых мы дышим, почти пусты, а надо обязательно делать долгие остановки – иначе живыми до поверхности не доберёмся. Под высоким давлением в крови растворяется больше газа. Чем выше всплываешь, тем меньший столб воды на тебя давит. Газ выделяется внутри тела. Если всплывать слишком быстро, в крови появляются пузырики, закупоривают сосуды.
Фьют соскочил с висящей над тротуаром планарии. Заложил назад боковые руки, принялся носиться туда-сюда по дну перед медузой: похоже, он был не на шутку взволнован. Щёлкал:
– Значит, вы обречены? Но это неправильно! Такие разумные и чуткие существа не должны погибать из-за глупых пузырьков. Знаешь, что? – Он замер. – Я попрошу пастухов. Или нет, кого-нибудь из разведчиков. Те далеко уходят от города, почему бы им и на поверхность не подняться?
Через полчаса прибыли на полукруглую площадь, которая была чем-то средним между конюшней и космопортом. Над головой пролетали гигантские тени, Рина не сразу поняла, что это. Но, когда рассмотрела толстую красно-белую ракету пяти метров длиной, не могла сдержать восхищённый вздох.
Ракета играла серебристыми боками, по обеим сторонам от её носа мерно взмахивали гладкие треугольные крылья. За округлым телом протянулись десять трёхметровых щупалец, каждое толщиной с торс человека. Щупальца величественно выгнулись, толкнули воду – и ракета исчезла между башен.
– Архитеутис! – восхищённо выдохнула Рина. – Гигантский кальмар, они здесь всё-таки обитают!
– Ништяк, ну и махина! – Хонер пригнулся, провожая взглядом очередную ракету. – Ты видела глазищи? С колесо моего байка!
– Похоже, их тут хорошо кормят.
У дна висели ещё три кальмара. Вокруг них суетились осьминоги, совали между щупалец треску, тёрли гигантов пористыми губками. К одному из архитеутисов, с коралловыми полосками по телу, и подплыла
Со спины кальмара тут же соскользнул осьминог чуть меньше Фьюта. Весь он был как будто изломанный, корявый, с неровными по толщине руками. Рина пригляделась и заметила множество рубцов: похоже, этого доходягу много раз грызли и калечили. Если осьминог теряет конечность, через полгода у него отрастает новая, но след остаётся.
Изломанный отсалютовал Фьюту щупальцем:
– Приветствую, сэр! Давненько вас не было. Притащили вкусняшек Барракуде? Он теперь стал балованный, тюленей не принимает. И медуз тоже.
Фьют слегка склонил голову.
– Капос, хотел просить тебя об услуге…
Он принялся втолковывать задачу, одной рукой водя по кругу, а другими указывая наверх.
Изломанный побледнел неровно, словно его красил пьяный маляр. Замахал перед собой щупальцами.
– Так высоко? Ещё выше?.. Не-е, не пойду. Сэр, вы чего? Там же аллосы! Не знаете за аллосов? Страшнее нет. Пузо – как десяток Барракуд, плавниками воду в пену бьют. Щупальца хлеще, чем у громадной медузы, сверху до самого дна, ни мелкой сайки не пропустят, ни косатки, и не вырвешься от них. Аллос увидел – кранты тебе!
Рина всё не могла налюбоваться гигантским полосатым животным. Оно было спокойным, как вол, позволяло осьминогам лазить сверху и под пузом, проникать через широкую щель в мантийную полость. Бочкообразное тело было куда шире, чем у известных архитеутисов, плавники – больше, а пара ловчих щупалец не превосходила по длине остальные восемь рук.
И ещё он просвечивал: изнутри проступали, как в театре теней, очертания осьминогов, кругляши присосок на стенках. Похоже, этот вид октопусы вывели специально, чтобы рассекать толщу воды и покорять большие пространства.
Угнать бы такой корабль… Но как? Где у него румпель?
– А года два назад, – продолжал рассказывать Капос, – пропал наш Саёрик. Кальмар-то вернулся, а пилота и нет. Стал я подниматься к поверхности, разыскивать. И рёв стоит в вышних слоях – страсть! После кишочки стали попадаться. Среди них-то и Саёрика печень была. Я его вкус хорошо знаю, сколько под одной мантией тряслись, уж мне-то не спутать. Поймал пилота аллос, сожрал, а внутреннее всё выбросил…
– Прекрати! – оборвал его Фьют, бледнея. – Так не повезёшь?
– Сэр, – Капос прижал пару щупалец между глаз, – я всё что хошь за ради вас. К акуле в зубы, к мурене в логово. Но аллосы…
– Аа-а, хватит.
Фьют с досадой повернулся в сторону пленников и сплёл три руки перед собой. Ещё одной он стучал себя по лбу. Произнёс раздражённо:
– Что же мне с вами делать?
– Сэр, вы к Саину идите, – посоветовал сзади Капос. – Это Барракуда у нас балованный, а у Саина кальмар всё употребит, только дай, и тюленей тож.
Неужели их скормят архитеутису?.. Рина поймала задумчивый взгляд Фьюта и нахмурилась. Октопус потупился, достал из сумки небольшую камбалу, принялся водить по ней сразу двумя щупальцами. Раздался тонкий, едва слышный писк, по спине рыбы забегали чёткие разноцветные символы.