Октябрь Семнадцатого (Глядя из настоящего)

Фроянов Игорь Яковлевич

встречного революционного движения..."".143 Волкогонов проходит мимо этих красноречивых свидетельств, сосредоточив весь свой "обличительный" пыл на Ленине. Вернемся, однако, к последнему.

Выступая с речью 6 ноября 1920 г. на торжественном заседании пленума Московского совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, МКРКП(б) и МГСПС, посвященном 3-й годовщине Октябрьской революции, Ленин сказал: "Мы тогда (в октябре 1917 г.- И. Ф-) знали, что наша победа будет прочной победой только тогда, когда наше дело победит весь мир, потому что мы и начали дело исключительно в расчете на мировую революцию".144 Отказался ли впоследствии Ленин от идеи мировой революции? Нет, не отказался. В статье "Пролетарская революция и ренегат Каутский", опубликованной в газете "Правда" 11 октября 1918 г., он выражал готовность "идти на самые величайшие национальные

жертвы", "если это полезно развитию интернациональной рабочей революции",145 и очень хотел, чтобы "пролетарская Советская республика, первая в мире свергнувшая свой империализм, продержалась до революции в Европе, раздувая пожар в других странах...".146 В конце октября того же года Ленин выражал уверенность в близости и неизбежности "международной социалистической революции".147

Возьмем 1920 год, когда появилась работа Ленина "Детская болезнь "левизны" в коммунизме". Здесь говорится о международном значении "нашей революции" трактуемом в смысле исторической неизбежности "повторения в международном масштабе того, что было у нас",148 о пролетарской революции в России и ее победах "в международном масштабе".149 В докладе о тактике РКП на III Конгрессе Коммунистического Интернационала 22 июня-12 июля 1921 г. Ленин отмечал:

"Когда мы начинали, в свое время, международную революцию, мы делали это не из убеждения, что можем предварить ее развитие, но потому, что целый ряд обстоятельств побуждал нас начать эту революцию. Мы думали: либо международная революция придет нам на помощь, и тогда наши победы вполне обеспечены, либо мы будем делать нашу скромную революционную работу в сознании, что, в случае поражения, мы все же послужим делу революции и что наш опыт пойдет на пользу другим революциям. Нам было ясно, что без поддержки международной мировой революции победа пролетарской революции невозможна. Еще до революции, а также и после нее, мы думали: или сейчас же, или, по крайней мере, очень быстро, наступит революция в остальных странах, капиталистически более развитых, или, в противном случае, мы должны погибнуть".150

Ленин вынужден был признать, что "в действительности движение шло не так прямолинейно, как мы этого ожидали".151 И тем не менее он утверждал: "Развитие международной революции, которую мы предсказывали, идет вперед".152 Через год с небольшим Ленин в докладе на IV Конгрессе Коминтерна оценивал перспективы мировой революции как благоприятные.153 Наконец, в одной из последних работ Ленина ("Лучше меньше, да лучше") читаем о том, что "весь мир уже переходит теперь к такому движению, которое должно породить всемирную социалистическую революцию".154

Итак, Ленин до конца своих дней оставался верен идее мировой революции, зачинателем которой в силу определенных исторических обстоятельств был российский пролетариат. Это, по-видимому, дало основание Л.Д. Троцкому заявить: "Глубокий интернационализм Ленина выражался не только в том, что оценку международной обстановки он ставил неизменно на первое место; само завоевание власти в России он рассматривал прежде всего как толчок к европейской революции, которая, как он повторял не раз, для судеб человечества должна иметь несравненно большее значение, чем революция в отсталой России".155

Однако Ленин был более гибким и более национальным политиком, чем Троцкий. Революционный романтизм у него сочетался с прагматизмом реально мыслящего государственного деятеля. Поэтому он эволюционировал и в вопросе о мировой революции, убедившись, что развитие событий в мире шло не так прямолинейно, как этого ожидали большевики. Вместо раздувания пожара мировой революции Ленин поставил более скромную задачу отсидеться по возможности до момента, когда в европейских странах естественным порядком осуществится социалистическая революция. А до тех пор, пока это не произошло, Ленин призывал к величайшей осторожности,156 что собственно и отразилось в смене курса от военного коммунизма к нэпу. И тут он являл собой полную противоположность Троцкому, этому апостолу теории "перманентной революции" или всемирного революционного пожара, в котором русскому народу отводилась роль поджигателя, обреченного на колоссальные жертвы, а то и на собственную погибель.

Троцкий пояснял суть своей теории так: "Завоевание власти пролетариатом не завершает революцию, а только открывает ее. Социалистическое строительство мыслимо лишь на основе классовой борьбы в национальном и международном масштабе. Эта борьба-в условиях решающего преобладания капиталистических отношений на мировой арене-будет неизбежно приводить ко взрывам внутренней, то есть гражданской, и внешней революционной войны. В этом состоит

перманентный характер социалистической революции, как таковой, независимо от того, идет ли речь об отсталой стране, только вчера завершившей свой демократический переворот, или о старой капиталистической стране, прошедшей через долгую ЭПОХУ демократии и парламентаризма".157 По убеждению Троцкого, "завершение социалистической революции в национальных рамках немыслимо". Он считал, что "социалистическая революция начинается на национальной арене, развивается на интернациональной и завершается на мировой. Таким образом, социалистическая революция становится перманентной в новом более широком смысле слова: она не получает своего завершения до окончательного торжества нового общества на всей нашей планете".158 Троцкий грезил мировой революцией,159 его голова с воспаленным классовым сознанием была всегда повернута на Запад.160

Увлечение идеей мировой революции, доходящее до маниакальности, очень дорого обошлось России, особенно если учесть, что сначала многим большевикам, в том числе и Ленину, мировая революция казалась достижимой в самое ближайшее время. Для ее торжества, разумеется, незачем было церемониться со своей страной и народом. Начались ошеломляюще радикальные и столь же безумные эксперименты, что, впрочем, понятно, поскольку "в то время, когда социалистическое движение находится на подъеме, захватывает все большие области и манит надеждой разрушения старого строя во всем мире-тогда социалистические государства и в своей практической деятельности оказываются гораздо радикальнее".161 Печать надежды на мировую революцию лежит на политике военного коммунизма,162 поднявшей русское крестьянство "на дыбу". То же самое можно сказать о планах коллективизации в сельском хозяйстве, о создании коммун и, конечно же, о расказачивании, которое можно уподобить уничтожению целого этносоциального объединения, являющегося структурообразующим компонентом традиционного российского общества.

Установка на революционные войны как средство распространения мировой революции подталкивала к милитаризации хозяйственной и общественной жизни страны. Выступая на IX съезде РКП(б) в 1920 г., Троцкий развивал такую мысль: "В военной области имеется соответствующий аппарат, который пускается в действие для принуждения солдат к исполнению своих обязанностей. Это должно быть в том или другом виде и в области трудовой. Безусловно, если мы серьезно говорим о плановом хозяйстве, которое охватывается из центра единством замысла, когда рабочая сила распределяется в соответствии с хозяйственным планом на данной стадии развития, рабочая сила не может быть бродячей Русью. Она должна быть перебрасываема, назначаема, командируема точно так же, как солдаты".163 Дальше- пуще: "Эта милитаризация немыслима без милитаризации профессиональных союзов как таковых, без установления такого режима, при котором каждый рабочий чувствует себя солдатом труда, который не может собою свободно располагать, если дан наряд перебросить его, он должен его выполнить; если он не выполнит- он будет дезертиром, которого карают!".164 Троцкий не был бы Троцким, если бы под свои проекты фельдфебеля от революции не подвел теоретическую базу. "Если принять за чистую монету старый буржуазный предрассудок, -говорил он, -или не старый буржуазный предрассудок, а старую буржуазную аксиому, которая стала предрассудком, о том, что принудительный труд не производителен, то это относится не только к трудармии, но и к трудовой повинности в целом, к основе нашего хозяйственного строительства, а стало быть, к социалистической организации вообще".'65 Троцкий решительно не соглашался с этим: "Если труд организован на неправильном принципе, на принципе принуждения, если принуждение враждебно производительности труда, значит, мы обречены на экономический упадок, как бы мы ни изворачивались, чтобы мы ни делали. Но это есть предрассудок... Утверждение, что свободный труд, вольнонаемный труд производительнее труда принудительного, было безусловно правильно в применении к строю феодальному, строю буржуазному".166

Троцкий строил свои представления, безусловно, заглядывая в кладезь марксистских премудростей. К. Маркс и Ф. Энгельс считали необходимым после социалистической революции установление "одинаковой трудовой повинности для всех", а также "создание трудовых армий, в особенности для земледелия". На VII съезде РКП(б), созванном в экстренном порядке, Ленин среди неотложных задач ставил и такие, как "принудительное объединение всего населения в потребительско-производительные коммуны" и "немедленный приступ к полному осуществлению трудовой повинности, с наиболее осторожным и постепенным распространением ее на мелкое, живущее своим хозяйством без наемного труда крестьянство".167