Олег Даль: Дневники. Письма. Воспоминания

Каверин Вениамин Александрович

* * * Почему я люблю вот эти Затворенные дворы… Там теперь не играют дети И не точатся топоры. Не метет метель спозаранку, Не кружит на снегу трико, Не хрипит по утрам шарманка, И не пахнет прокисшим вином. Это было давно и недавно… Скрип саней, хрип коней, Серых стен полотно, А

на них, как в японском театрике, Одинокие тени людей. Почему же мне так хорошо Упираться взглядом в стену? Может, время мое пришло? А сейчас моя память в плену?! Недовыстроенный витраж… Так похожий на пелену… Настоящее что, мираж?.. Там я жил, умирал и страдал, Забираясь на свой этаж.

* * * Я плыву на пароходе — Пароходик — пароход… В Гибралтаровом проливе Перейду на тихий ход! И услышу эхо дятла, Чистый снег в ладонь возьму, Черность сосен, словно клятву, Тихим словом оборву. Снег падет, и ветка стынет, Дятел песню оборвет, Гибралтар меня покинет — Пароходик — пароход… Море, море, горе, грезы И лазурь твоя краса. Память шепотом березы Развевает паруса… То ли тучки пробегают, То ль березы вдаль бегут… Вечер синевою тает, И собаки тихо лают, Словно вечность берегут…

* * * Ночь весенняя лунная лунная Никого И холодная тишина А под арками семиструнными Шепот Шепот и запах вина Вот и черный забор Извернулся змеей Притаился как вор Как туман над землей А напротив В далеком доме На решетчато-лунном балконе Девушка танцевала В красной как краска Блузке Ах как ей узко узко Словно в железной Маске Я музыку смутно гадал Ту что ее кружила И страшно и страшно Я вдруг увидал На плечиках блузка сушилась И ветер ее трепал. Зима. Монино. 1981 г.

* * * Помоги и спаси, О Господи. Сбереги и укрой, О Господи. Мягким снегом меня занеси, Господи. И

глаза свои не закрой, Господи. Погляди на меня, О Господи. Вот я весь пред тобой, О Господи. Я живу не клянясь, О Господи. Подари мне покой, О Господи… Зима. Монино. 1981 г.

Рассказы. Эссе

ЗАПИСКИ ИЗ ДНЕВНИКА КРЕТИНА

Утро.

Когда я просыпаюсь и сталкиваюсь со своим телом, я думаю о том, что я очень и очень худой.

Во сне старик сказал:

— Ах, сынок! Раньше!.. Раньше этот город был как симфония… А теперь… Так… Одна тональность осталась…

Мне снилось море…

С 31 на 32 XII.

Я кретин. И этим все сказано.

Утро.

Прошлое живет своей отдельной жизнью — словно дикий орешник.

Вечер.

Проснулся поздно. Стал умываться. Случайно взглянул на себя в зеркало. Долго с ненавистью тер лицо.

День.

Нас познакомили. Какие неприятные руки у этого человека.

День.

Думал ровно семьсот шагов. Думал о руках этого человека. Наверное, у Гидры были такие.

Я стоял в тамбуре центрального вокзала между прозрачными дверьми, подставив лицо и руки под струю горячего воздуха, со свистом бьющую из обогревателя.

На улице был солнечный морозный февраль.

Вокруг меня скользили люди. Я их не слышал из-за шума упругого воздуха, бьющего мне в лицо, и мне казалось, что я сижу в центре какого-то страшного огромного аквариума. Создавалось ощущение полного одиночества. Я и мир.

Так бывает, когда стоишь в августе ночью на берегу моря. Отчего-то хочется плакать. По щекам у меня текли слезы. Наверное, оттого, что я очень замерз, а струя была такая упругая и горячая.

Я вспомнил, как называется эта печка. Калорифер. Странное слово, похожее на человека в красном плаще с козлиной бородкой и крючковатым носом.

День.

Снег белый до черноты.

Вечер.

А потом я увидел себя со стороны.

Ночь с 31 на 32 XIII.

Устал я прежде времени.

Вообще.

Преждевременно уставший человек. Зачем? Отчего?

Утро. 21.1.

Теперь уже можно сказать — была.

Она была вся как комод с полками и полочками, с темными закутками и выдвижными досками. Было ощущение, что она как бы размножалась и ее было много.

И это множество существовало в различных отделениях этого комода.

Он был. Теперь-то уж точно можно сказать, что был, потому что он хотел понять ее, то есть свою жену, как говорится, свою половину и заблудился в поисках ее сути, или, лучше, сущности, в дебрях ее внутренности, вернее, в лабиринте полок и полочек, закутков и темных уголков.

СОБАЧИЙ ВАЛЬС I

«Да разве можно что-нибудь понимать или, вернее, нужно ли?

Может быть, чувствовать и тогда знать.

Говорят, философия — ступенька к познанию смерти. Живут люди по-разному, а родятся и умирают одинаково.

А чем занимаются в промежутке? Кто чем хочет? Или кто чем может?»