Олег Меньшиков

Лындина Эльга

Беспристрастный и временами суровый свидетель Гай Светоний Транквилл подчеркивает, что именно немолодая, некрасивая Цезония (она погибла вместе с Калигулой, зарубленная центурионами сразу после убийства императора) вызывала у Гая Цезаря чувства, какие он ни к кому другому из близких ему людей не испытывал. Очевидно, Камю опирался на это, создавая портрет той, которая умеет любить невзирая ни на что. В ее глазах Калигула поднят на такую вершину, где Цезония находит ему оправдание, что бы он ни совершил. Быть может, только она - единственная!
– проникает за пределы видимого, конкретного, добираясь до тайного обоснования поступков императора, до движущих им стимулов.

Поэтому он может признаваться Цезонии в том, о чем больше никому на свете не скажет. Поэтому он добр с ней, по крайней мере, она так считает. Он дает ее сердцу силы, с которыми невозможно спорить. Цезония существует в том эмоциональном пространстве, когда человек недоступен для элементарной, наглядной логики. К тому же, подсказывает Камю, бог Цезонии - Тело.

В постоянном сражении, которое ведет император, Цезония его безусловный сторонник. При этом она позволяет себе оппонировать Калигуле, главным образом потому, что не хочет умножения зла, потому что знает: человеку с богами не справиться. Цезония не то чтобы спорит, она пытается остановить возлюбленного, хотя понимает, что остановить его невозможно. Постепенно она осознает и то, что ее судьба, в сущности, уже предопределена, коль скоро решение в руках Гая Цезаря. Смерть Цезонии от руки Калигулы неизбежна: он должен оборвать эту последнюю живую, реальную связь с жизнью. Убивая Цезонию, Калигула сам тоже уже мертв.

Поначалу роль Цезонии Петр Фоменко отдал Маргарите Тереховой, актрисе трагических красок, не раз игравшей в кино и на сцене любовь, не управляемую и не находящую согласия с собою в душе женщины. Это бросало героинь Тереховой на край безумия и приводило к гибели.

Вероятно, именно Маргарите Тереховой было дано по-настоящему передать последнее, возможно, самое сильное чувство уже немало прожившей Цезонии. Ее любовь к тому, кто для нее еще и любимое дитя, безумное, больное, и только она может его утешить и отчасти усмирить, дав хотя бы короткое забвение.

Такая Цезония - сильная, опытная, мудрая - могла бы встать вровень с героем, оказавшись достойной партнершей Олега Меньшикова, каких он редко встречал на своем пути... Однако что-то не сладилось. В начале репетиционного периода Терехова ушла с роли. Ее заменила молодая актриса Маргарита Шубина, нашедшая одну-единственную краску, играя Цезонию,откровенный секс. Тяжело дыша и широко раскрывая глаза, актриса таким образом имитировала роковую страсть, как бы некое яростное сексуальное начало женщины. Однако имитация была так ощутима, очевидна, а палитра Шубиной так скудна, что сцены с Цезонией остались монополией Меньшикова. Калигула оставался в полном одиночестве и в отношениях с единственно любимой женщиной.

Гай Цезарь вообще играет на пустом поле. Хотя, с одной стороны, рядом его презренная свита, а с другой - тени ушедших в мир иной, среди них любимая Друзилла, остальные - жертвы, им погубленные. Чудовищно, но Гай Цезарь, чем дальше, тем больше, не видит разницы между живыми и мертвыми. Все это - равно нереальные персонажи его трагического сюжета. Переход из земной жизни в иную теряет для него смысл. Поэтому безобразный, обездушенный подлинный мир Калигула приравнивает к посмертной своей судьбе. Меньшиков впервые играет такое страшное существование вне жизни, когда от человека уходит и сиюминутное, и вечное.

В какой-то мере актер вернется к этому в картине "Утомленные солнцем" Никиты Михалкова, но это случится только через три года после "Калигулы". Пока же он проходит вместе с римлянином путь отчаяния и бездонного, необратимого крушения.

Его Калигула нисколько, ни разу не пытается хотя бы несколько утаить, скрыть свои планы, намереваясь уничтожить того или другого человека. Он полагает, что все они недостойны даже подобной игры в прятки, даже минимальной надежды или иллюзорной, короткой веры в спасение. Более того, Калигула с холодным любопытством наблюдает за их предсмертной агонией. В уголках губ Гая Цезаря постоянно возникает злая усмешка, она ощутима в его голосе, когда он едва ли не ласково, с нежностью объявляет свои приговоры. В эти минуты в нем нет ни тени явного гнева или величия властителя, произносящего страшный вердикт. Калигула занят своим греховным, палаческим занятием с убежденностью ученого-экспериментатора, исследующего поведение пауков и иной нечисти. Ничего другого на земле он пока не встречал...

Но если ученый, естественно, лишен садистских наклонностей, тем более по нарастающей, препарируя, используя нож, расчленяя свой "материал", так нужно для его работы,- то кровь жертв воспламеняет римлянина, становится необходимой подпиткой в его каждодневном существовании. Однако этого экспериментатор Калигула не замечает...

Зато замечают зрители, наблюдая, как сердце Калигулы становится полем вечной битвы дьявола с божественным началом. Выигрывает в данной ситуации дьявол. Меньшиков без всякого нажима, акцентов, внешних усилений открывает текучее погружение Калигулы во тьму. Все происходит уже независимо от него самого - так кажется. До определенной минуты.

Цезония спрашивает Калигулу, зачем он старается приумножать зло. Император мгновенно реагирует, приникая взглядом к лицу женщины, неожиданно угадавшей подспудное, затаенное, то, что Гай Цезарь и сам себе боится прямо высказать с жесткой определенностью. Пауза предельно сокращает дистанцию между двумя людьми. И Калигула с безысходной тоской признается: он чувствует, как пробуждаются в нем темные силы, с которыми он не справляется. Они берут верх над его мыслями и чувствами, над его побуждениями, проступками. Это оказалось невыносимым для того, кто вознес себя выше Бога.

Советуя Цезонии стать холодной, жестокой, неумолимой, Калигула таким образом обращается к себе, поощряя свой мозг не размышлять на предмет собственных злодеяний. Но не размышлять он уже не может. С этих минут, на мой взгляд, процесс абсолютного саморазрушения набирает огромную скорость. Калигула приходит к страшной истине - Меньшиков сумел это почувствовать...

Возможно, мое мнение в данном случае покажется спорным, неверным, но тем не менее я должна его облечь в слова. Оно накапливалось после каждого увиденного мною спектакля - всего их было три. В личности каждого из нас таится своя загадка. Она стимулирует наш путь к другим, их путь к нам. Процесс самопознания и познания окружающих, наверное, и есть то, что в принципе составляет этот путь. Есть великий смысл в такой тайне, которая тайной, несмотря ни на что, так и остается. Иначе в душе повернется скрипучее колесо, и наступит холодное удушье, отвращение от созерцания мирской наготы.

У Камю между первым и последним действием "Калигулы" проходит три года, три насыщенных событиями года. Неискушенный, совестливый и романтичный Гай Цезарь, любитель поэзии, тоскующий в размышлениях о несовершенстве мира, кардинально меняется. В спектакле Петра Фоменко и Меньшикова Калигула не эволюционирует: спасение души изначально было для него невозможно, потому что с первого мгновения, когда он предстает перед нами, у этого Калигулы не было ни капли терпения, дающегося верой и самоотвержением, и уважения веры в чужую тайну.